— Профессор, все это похоже на бред о тайных мировых заговорах.
— Неужели? Но прежде чем вы разгромите мои теории заговора, я бы предложил вам взглянуть на себя в зеркало. Вы, дорогуша, объект еще одного назревающего «заговора».
— Я?
Бонни мрачно кивнул:
— Завтра-послезавтра кто-нибудь подойдет к вам, приставит пистолет к спине и нажмет на спусковой крючок. И все — гуд бай, Дженни, гуд бай, беби. Полиция скажет «ограбление». Ну, или «немотивированное убийство». Все согласятся, что да, трагедия, конечно, но дело закроют. Только начните бормотать что- нибудь про клуб, и вы увидите, как на вас посмотрят.
— Но… но… — Дженни чувствовала себя совсем брошенной и жутко одинокой. Взяв кружку, она допила оставшееся пиво. — Господи! — чуть слышно вздохнула она.
— Все эти события обязательно должны быть где-то записаны, — почти шепотом произнес Саймон Бонни. Его взгляд снова стал полоумным, а нижняя челюсть задергалась во все стороны сразу. — Гамильтон был педант и строго следил за ведением протоколов, чтобы потомки узнали о его полезных для страны деяниях. Отцы-основатели всегда были страшно тщеславны: всех их волновало, как они будут выглядеть в истории. Поэтому и строчили без устали — дневники, письма или газетные статьи. И каждый пытался переплюнуть другого. И Шотландец Нат от других не отставал, тоже вел записи. Должен был вести. Из них только он один не состоял на правительственной службе. Ясно, что многие собрания проходили и у него дома. Он жил на Уолл-стрит по соседству со своим лучшим другом, мистером Гамильтоном. — Профессор вдруг замолчал и испуганно посмотрел на Дженни. — У вас нет его сейчас при себе? Телефона?
— Есть, только это телефон доктора. Случайно схватила, когда уходила из больницы.
Бонни достал бумажник, торопливо отсчитал банкноты и бросил на стойку бара.
— Десять? Этого хватит… А, черт, дал двадцатку. — Он схватил с табурета кепку, плащ и шарф. — Выбросьте его… с таким же успехом можно установить на голове маячок.
— Но они не знают, что телефон у меня.
— Почему вы так уверены? Если уж они знают, что вы случайно ранили своего брата из пневматического пистолета… Не хочу даже представлять, как они докопались до этой информации. Может, с папочкой поговорили по телефону, как думаете? Масштаб, моя дорогая, масштаб! Оглянитесь вокруг! И это правительство самое большое во всем треклятом мире!
— Но…
— Никаких «но»!
Страдальчески вздохнув, Саймон Бонни бросился к двери.
47
На сестринском посту доктор Сатиен Патель снял трубку телефона:
— Слушаю.
— Это детектив Джон Франсискас, тридцать четвертый полицейский участок, значок М1868. Как я понимаю, вы врач, который оказывал медицинскую помощь Дженнифер Дэнс.
— Да, у нее огнестрельное ранение. Потребовалась дезинфекция и обработка раны, но ничего особенно серьезного.
— Все прошло хорошо?
— Просто отлично, — подтвердил Патель.
— Она сейчас в больнице? Мне необходимо задать ей несколько вопросов по поводу этого ранения.
Патель замер у сестринского поста пункта первой помощи, прижав трубку к уху.
— Несколько часов назад мисс Дэнс покинула больницу.
— Ее выписали?
— Нет, она сама ушла. Видите ли, пришел мужчина, который назвался ее братом и хотел ее повидать. Она почувствовала что-то неладное и настояла, чтобы ее немедленно отпустили из больницы.
— И этот мужчина был…
— Да, был. После ее ухода я столкнулся с ним в коридоре.
— И что он сказал?
— Ничего. Просто развернулся и ушел. Детектив, вы хотите связаться с мисс Дэнс?
— Да.
— Чтобы она не привлекала внимания, я дал ей свой халат, а там в кармане остался мой сотовый. Надеюсь, она его нашла. — Патель продиктовал номер. — Попробуйте дозвониться до мисс Дэнс. В такую погоду женщине в ее положении не стоит находиться на улице, рискуя своей жизнью.
— Вы, кажется, сказали, что рана несерьезная?
— Я говорю не о ранении. Мисс Дэнс на восьмой неделе беременности. При таком стрессе, как у нее, и у более сильной женщины может случиться выкидыш.
Последовала продолжительная пауза. Томас Болден не сводил взгляда с телефона. От напряжения, с которым он имитировал хриплый голос детектива, запершило в горле. Это был последний шанс: он уже двадцать раз пытался дозвониться до Дженни, и все безуспешно.
— Детектив, вы меня слышите?
— Да, слышу, — ответил Болден. — Благодарю за информацию.
В одних спортивных трусах и носках Болден стоял в задней комнате прачечной «Мин Фун» в Чайна- тауне, прижимая к уху сотовый Алтеи.
— Дженни, ну пожалуйста, ответь! Сними трубку. Дай мне знать, где ты.
Через четыре звонка включился автоответчик доктора Пателя: «Здравствуйте, вы позвонили по телефону…»
С силой выдохнув сквозь сжатые зубы, Болден повесил трубку. Вокруг него мужчины и женщины катили гигантские холщовые корзины с грязной одеждой к огромным стиральным машинам, раскладывали на гладильных досках рубашки, а затем большими стопками отправляли их на упаковку.
Когда Болден только поступил в Принстон, он рассматривал прачечную «Мин Фун» как свой личный филиал магазинов «Барниз». Каждые несколько месяцев он поездом добирался до города, чтобы покопаться в корзинах с отказами: там можно было найти рубашки от Ральфа Лорена в идеальном состоянии за пять долларов и выходные брюки — за десять. Сегодня рубашки стоили десять баксов, а брюки — двадцать. Синий блейзер, который он выбрал, обошелся ему в пятьдесят. Если где и можно было спрятаться, то только в Чайна-тауне. Отдельный замкнутый мир в большом мире.
Почему она ему не сказала? Вздыхая, Томас злился на себя. Она хотела рассказать ему за обедом, но он был слишком занят своими проблемами. Но почему раньше не сказала? Например, после торжественного приема прошлой ночью, или когда они лежали в постели в воскресенье утром, или в любое другое время после того, как сама узнала? Что он такого сделал, чтобы она не решилась ему признаться? И он знал ответ: все дело в нем самом. Он эмоционально отдалился от нее, финансовый гений, который в ореоле своей славы думает только о себе. Она намекала ему прошлой ночью, и что он сказал? Что она хочет проглотить его с потрохами.
Постепенно улыбка осветила его лицо. Из всего, что он узнал сегодня… Он скоро станет отцом. Чудесно! Нет, больше чем чудесно. Восемь недель беременности. Малыш родится в сентябре. Томас покачал головой. Отец! Он и не ожидал, что от этой новости сделается таким счастливым. Не ожидал, что почувствует… такую свободу. Да, именно так.
А затем радость потускнела.
