одинаково важны, ибо, будь оно так, ни один не имел бы значения, а мне необходимо, чтобы одни поступки значили больше, чем другие.
— А вот я, — ответила Сандра, — я должна иногда заблуждаться. Отвратительно, если бы все сразу было ясно. Какие же мы разные с вами, правда?
Говоря это, она встала и приблизилась к Сент-Розу скользящей походкой. Склонившись над ним, она в упор посмотрела на него, потом приникла в долгом поцелуе, и он ощутил ее горячие трепетные губы, ее проворный язык, но в эту минуту скрипнула дверь на лестнице. Сандра легко отстранилась и уже стояла, прислонившись к камину, когда Луиджи с лестницы объявил, что советские войска окончательно освободили Крым. Сент-Роз повернулся к Луиджи. Видел ли он, что между ними произошло? Ничто в его поведении и выражении лица не позволяло предположить это. Он казался абсолютно спокойным и сказал еще что-то относительно войны на Тихом океане. Для отвода глаз Сандра, опустившись на одно колено, стала помешивать угли в камине, и тут обнаружилось, что нога у нее босая, ибо, отстраняясь от Сент-Роза, она потеряла туфлю. Огонь в камине внезапно разгорелся, и в ярком свете казалось, что волосы Сандры пылают. Луиджи медленно спустился с лестницы. На его лице и в самом деле ничего нельзя было прочесть. Когда он вошел в комнату, Сент-Роз забеспокоился, не оставила ли Сандра на его щеке следов губной помады. Он был смущен и в душе негодовал. Черт побери, этот Луиджи мог бы построже следить за своей женой! Но Сандра спокойно подошла к мужу, сказала ему, что приятно слышать такие новости, добавила что-то еще по поводу «военной машины», которая слабеет, и все это самым естественным тоном. У Сент- Роза сильно стучало сердце — удары его отдавались в горле. Немного погодя Сандра, улыбаясь, добавила с той же непринужденностью:
— Ну ладно, пора спать, ночью снова может быть воздушная тревога.
Сент-Роз заволновался, опасаясь, что останется с Луиджи наедине, однако все обошлось: Луиджи тоже пожелал лечь.
Когда Сент-Роз остался в своей комнате один, погасил свет и лег в кровать, он впервые заметил, что крылья бабочек на противоположной стене фосфоресцируют, напоминая — но почему? — макеты вражеских самолетов, которые были подвешены в Виллачидро к потолку той комнаты, где летные экипажи проходили инструктаж. Он закрыл глаза. Было очень холодно. Недавний эпизод больше, чем история с немецкими танкистами, убедил его, что рано или поздно, вольно или невольно, Сандра поставит его в опасное положение. Мысль о том, что какая-нибудь экстравагантная выходка этой женщины может помешать побегу, была для него невыносима. Он еще раз мысленно взвесил все трудности, которые придется преодолеть, чтобы выехать из Рима и перейти линию фронта через Абруццкие горы и завалы снега. Во сне его мучили кошмары. Ему чудились приводящие в ужас стальные гладкие стены без единой щели, сквозь которую можно было бы выбраться наружу.
На другой день после полудня Сандра медленно поднялась на верхний этаж. Внизу, в маленькой гостиной, маркиза принимала своих старых приятельниц, угощая их сладковатым эрзац-кофе с привкусом солода и печеньем из фасоли. На улице шел дождь. Сандра прошла в комнатку, где прежде жила прислуга, а затем был устроен склад всякого старья. Здесь стояли сундуки, большая клетка для птиц, деревянный манекен, принадлежавший, видимо, маркизе — с тонкой талией и торчащим задом, какие создавал модный когда-то тугой корсет, — и невольно наводивший на мысль о молодом, нежном и горячем теле. Рядом за стенкой Сент-Роз включил радио, и Сандра услышала эхо гигантской грозы, опустошавшей землю. Со вчерашнего дня она ощущала себя словно на вершине пирамиды чувств, воспоминаний, вокруг которой простиралась серая пустыня. Через несколько минут Сандра постучала в соседнюю дверь. В тусклом свете комнаты она увидела Сент-Роза, который с удивлением смотрел на нее, словно пытаясь угадать ее намерения. Возможно, он уже не сомневался, что ее прекрасное шелковое кимоно с изящно вышитыми цветами надето прямо на голое тело. Глаза его слегка щурились. Он был в синей шерстяной фуфайке с засученными рукавами.
— Я вам помешала?
— Нисколько! — сказал он и тут же приглушил радио.
— Мне хочется поговорить с кем-нибудь.
— В таком случае вы правильно сделали…
Он говорил искренне, но казался встревоженным.
— Идет дождь, — сказала Сандра, — и в доме у нас полно старух.
— Понимаю.
Она подумала о другом человеке, с которым должна была встретиться в это самое время в Париоли.
— Да садитесь же, — сказал Сент-Роз.
Она опустилась в кресло. Пока он загружал печурку дровами, она думала о том, что Сент-Роз ничем не сумеет помочь ей и что ей никак не удается заставить людей понять ее.
Она хорошо сознавала, что ритм ее жизни похож на череду набегающих волн, отделенных одна от другой глубокими пустотами. В эту минуту огромный вал нес ее к катастрофе. Наклонившись вперед с сигаретой в руке, Сандра смотрела на Сент-Роза, внимательно следя за его движениями.
Он казался до странного сдержанным.
— Неужели вы меня боитесь? — спросила наконец Сандра.
— Что вы! Я себя боюсь! — ответил он иронически.
Она думала о том, что порой он ведет себя по отношению к ней неприязненно, враждебно. Как бы ей хотелось ласково погладить его лицо, вызвать то невидимое существо, которое таилось в нем, — деликатное, способное на нежность, умеющее преодолеть страх, пугающую пустоту мира! В конце концов, она была не намного его старше; но вместо того чтобы уступить своему желанию, она вся съежилась и сухо сказала:
— Вы очень щепетильны в некоторых вопросах, но вот если бы надо было убить сотни невинных людей вашими бомбами…
— Воевать — это всегда убивать невинных.
— Вчера утром я ходила взглянуть на жертвы последнего налета. Среди них были и дети. Я говорила с матерью девочки, которой оторвало ноги.
Она сознавала, что говорит не о том, что заставило ее прийти к Сент-Розу, и все-таки не могла остановиться. Ей это было так же трудно, как остановить бег фантастического животного простым поднятием руки. Стоя у окна, прижавшись лбом к стеклу, Сент-Роз озабоченно смотрел в сад, исхлестанный дождем.
— Вам лучше вернуться к себе, — сказал Сент-Роз, и Сандра заметила, что глаза у него блестят, а щеки пылают.
— Надеюсь, вы меня отсюда не выставляете?
— Нет.
— Благодарю вас, — ответила она с наигранной покорностью.
И так как он опять повернулся к окну, приняв прежнюю позу, она спросила:
— О чем вы думаете?
— Об одном самолете, который, отстав от своей эскадрильи, возвращался с задания. Он получил сильные повреждения и шел на некотором расстоянии от других машин, потому что не мог их догнать. И никто не в силах был ему помочь. А потом самолет объяло пламенем.
Она понимала, что он отвечает на ее упрек, и почувствовала усталость. Девочке, о которой она говорила, грозила смерть, об этом ей сказал врач, и ничто в глазах Сандры не сможет оправдать такую чудовищную несправедливость. Она вспомнила, что не могла даже плакать, — в точности как восемнадцать лет назад, когда смотрела на окаменевшее лицо своего ребенка. При этом воспоминании сознание ее словно захлестнуло бурным потоком, низвергнувшимся со скал.
— Это был ваш самолет?
— Нет. Но все очень схоже.
Узнает ли он когда-нибудь причину, которая привела ее к нему? Это преследующее человека чувство одиночества, против которого бессильны любые уловки? Сандру охватило желание бросить ему вызов, спровоцировать, завладеть его разумом, заставить забыть обо всем, повернуться только к ней.
