София пошла наверх предупредить маркизу о его приходе, а Сент-Роз остался один в гостиной, хотя его и обуревало желание броситься к Сандре в комнату, поднять с постели и потребовать немедленного объяснения. Сама мысль о том, что она спокойно спит здесь рядом, только разжигала его ярость. Из недр его памяти стали рваться наружу бранные слова, которым он, бегая в детстве по улицам, научился у хулиганов. И в то же время что-то в нем вспыхивало, становилось колючим, как эта люстра с ее острыми гранями и подвесками. Как мог он довериться такой женщине? Ведь его же предупредили, что она безнравственна, цинична! Любая девка проявила бы больше преданности. Но как встретиться с Лукой? Неужели упущена последняя возможность? В голове опять вихрь мыслей. Но София уже вернулась и сверху, с галереи, стоя среди семейных портретов, сделала ему знак. Казалось, будто она только что вышла из огромной вычурной рамы и все другие лица, изображенные на портретах, тоже могут внезапно ожить и начать двигаться.
Мерцающий свет свечей по обе стороны кровати распадался на мелкие блики в хрустальных флаконах и бокалах. Он причудливо освещал голову маркизы, которая покоилась на отделанной кружевами подушечке, словно гипсовая голова замученного фанатика с посеревшими губами на серебряном блюде.
— Заходите, заходите, мой бедный друг! — сказала маркиза, протягивая ему свою высохшую руку.
Она представила Сент-Роза как Марчелло Гуарди двум старым, одетым в черное дамам, которые сидели, сгорбившись, у ее изголовья, похожие на зябких, облезлых птиц.
— Видите теперь, на что способны нацисты? Убедились?
Она застонала. Сквозь ее реденькие волосы Сент-Роз видел розовую кожу. Неужели в этой законопаченной комнате на самом деле так душно? Войдя, он снял пальто, но уже вспотел. Он все еще думал о Луке и списке заложников. Маркиза жаловалась, а ее старые приятельницы то и дело вздыхали, подтверждая ее слова кивками головы.
— А святой отец? Вы думали, папа вмешается? Да ничего подобного. А ведь он римский епископ. Разве эти несчастные люди — не его чада? Их повели на гибель, а он и пальцем не пошевелил! Он допустил, чтобы свершилось такое преступление!
У нее перехватило дыхание, и она замолчала; одна из старых дам поднялась и осторожно вытерла ей губы кончиком носового платка.
— Не надо так волноваться, — сказала дама. — Вам это вредно.
Хрустальные подвески блестели в полумраке, царившем здесь из-за плотно задернутых портьер. Запах горячего воска создавал духоту.
— Он изменил своему пастырскому долгу, — продолжала маркиза, покачивая головой.
— Успокойтесь, прошу вас, — повторила старая дама.
Сент-Роз понимал всю глубину страданий маркизы, и ему вспомнились ее стойкость и благородство во время прихода двух немецких танкистов. Одновременно он подумал о Сандре, о том, что ее, наверно, уже предупредили.
— Папа молчал, когда преследовали римских евреев! Он молчал, когда начали депортировать наших рабочих! Ни словом не обмолвился по поводу пыток. И продолжает молчать, когда его собственных сынов волокут на бойню!
Ее отчаяние взволновало Сент-Роза, которого до сих пор мало заботила сложная дипломатия Ватикана. По его мнению, папа Римский боялся быть осмеянным и отстраненным нацистами и потому не выступал против них. Какой бы духовной властью ни обладал этот человек в белой мантии, он был бессилен даже против одного-единственного батальона эсэсовцев. Но разве крик ужаса не стоил бы больше, чем такая покорность?
Маркиза в изнеможении откинулась на подушки, закрыла глаза, и лицо ее стало спокойным и удивительно некрасивым. Стоявшие сбоку свечи едва освещали это худое лицо без обычных румян, с высохшей от пудры кожей; веки были закрыты, опухли, как у больных малярией, и выглядели, как два коричневых бугра.
Сент-Роз осторожно склонился над постелью маркизы и попросил разрешения прочесть список заложников. Усталым жестом маркиза указала на шкафчик, прошептав: «Это слишком жестоко!» И он почувствовал к ней такую жалость, что взял ее за руку, не находя слов утешения. Список был отпечатан на машинке с указанием возраста и профессии каждого заложника. Там значились подростки от пятнадцати до семнадцати лет, рабочие, студенты, фермеры, артисты, коммерсанты, служащие. Имя Филанджери в списке не фигурировало. Можно было думать, что он не полон, так что оставалась маленькая надежда. Перечитав список, Сент-Роз положил его обратно, а когда повернулся, то увидел Сандру, которая стояла, прислонясь к двери, и смотрела на него. Поглощенный чтением, он не слышал, как она вошла. Сент-Роз поздоровался с ней, и ему показалось, что Сандра держится настороженно. Приподнявшись на постели, маркиза спросила его, не нашел ли он того, кого искал?
— Нет, — ответил Сент-Роз.
— Буду молиться, чтобы вам не пришлось оплакивать друга.
В кропильнице распятия, висевшего над шкафчиком, в котором Сент-Роз взял список, была веточка букса. Каждая деталь, каждый предмет в этой комнате начали казаться Сент-Розу какими-то странными после того, как здесь появилась Сандра. Он недоверчиво поглядывал на мебель, бархатные портьеры гранатового цвета, зеркало в резной раме, украшенной ангелочками, хотя мог бы поклясться, что оно ничего не отражает, как зеркало в импрессионистском фильме. Весь город за стенами этой комнаты словно вымер, превращенный в руины. И его волнение сменилось подавленностью. Своими большими темными глазами Сандра продолжала наблюдать за Сент-Розом и как бы читала его мысли. На ней был все тот же домашний елизаветинский халат. Она стояла напротив Сент-Роза, напряженно вытянув шею с небольшой, гладко причесанной головкой, и, сощурившись, внимательно смотрела на него.
— Можно поговорить с вами? — спросил Сент-Роз.
Очевидно, она ждала этого вопроса, ибо, не говоря ни слова, повернулась, толкнула дверь и вышла. Сент-Роз, учтиво простившись со старыми дамами, последовал за Сандрой в портретную галерею. Сандра уже спускалась по лестнице, слегка подобрав свой длинный халат, чтобы удобней было идти. Внизу в большой гостиной у камина возилась София, подбрасывая в огонь лозу. Сандра подошла ближе к камину и уставилась на пламя.
— Почему, — спросил Сент-Роз, подойдя к ней, — вы скрыли от меня, что сюда приходил Лука?
Еще на лестнице он дал себе слово, что будет держать себя в руках, но тут же почувствовал, как заколотилось его сердце. Перед ним в напряженной позе, вытянувшись, стояла Сандра, словно окутанная желтой дымкой. Она молчала, и Сент-Роз подумал: «Повсюду на земле сражаются и гибнут миллионы людей, а она, эта безумная женщина, живет так, словно всей этой трагедии не существует».
— Итак? — спросил он.
Не двинувшись с места, даже не повернувшись к нему, она прошептала:
— Значит, вы ничего не поняли?
— Что еще понимать, кроме того, что вы снова решили позабавиться и устроили настоящий фарс! Как в тот раз с танкистами. Когда идет война, не слишком много поводов для смеха! А вам ведь так скучно! Зрелище разрушенных кварталов в конце концов надоедает — всегда одно и то же, никакого разнообразия! А на допросы в гестапо светский Рим — увы! — не приглашают! Не зовут и на великолепный спектакль в Ардеатинские пещеры. Вот вы и стараетесь наверстать упущенное! Отличная шутка! Не считаете ли вы, что я должен веселиться вместе с вами, да еще находить все это остроумным?
Запальчивость и саркастический тон Сент-Роза привели Сандру в замешательство, и она долго смотрела на него.
— Вы говорите чудовищные вещи!
— Ах, вот что! Значит, я еще должен выслушивать ваши упреки?
Взволнованный, он отошел от нее в глубину комнаты и остановился у балюстрады лестницы.
— Когда вы мне сказали, что на вас нельзя положиться, я это учел, но вам все же удалось усыпить мое недоверие. Конечно, я сам виноват и вас обвинять не вправе. Мне следовало быть начеку. Но вы превосходно разыграли эту комедию! Поздравляю!
Она держалась с высокомерным пренебрежением, и ему хотелось причинить ей боль, уязвить ее,
