старательно окученные картофельные грядки…. Не иначе, кобелина старый, по очередному разу задумал жениться. Вот, и завлекает местных половозрелых девах и нестарых симпатичных вдовиц, мол: – «Посмотрите, бабы и девки, какой я хозяйственный и справный мужик. А, ну-ка, шалавы грудастые и длинноногие, выстраивайтесь в очередь! Кастинг будем проводить, мать вашу. Сейчас тесты – разнообразные и заковыристые – будете у меня проходить…».
Входная дверь оказалась распахнутой настежь. В сенях, заставленных и завешанных всякой разностью, пахло влажной овчиной, огуречным рассолом, берёзовыми вениками и свежим летним сеном. А из глубины избы доносились звонкие гитарные переборы.
Подав – кивком головы – прапорщику условный знак, Назаров, стараясь шагать бесшумно, пересёк длинные сени и, плавно приоткрыв филёнчатую дверь, осторожно заглянул в комнату.
Увиденное оптимизма не прибавило. Ни на йоту.
Старенький обеденный стол, забардаченный до полной невозможности. Пол, усеянный «холмиками» вчерашней гречневой каши и светлыми разнокалиберными черепками разбитой тарелки. Табачный дым коромыслом. Устойчивый запах алкогольного перегара.
На хлипком стульчике, отодвинутом на пару метров от стола, восседал пьяный в хлам хозяин дома.
Капитан полиции был одет только в семейные чёрные трусы, а его глаза были безнадёжно мутны и откровенно бессмысленны.
Мечтательно усмехнувшись, Борченко взял несколько длинных красивых гитарных аккордов и – с душевным надрывом – затянул:
Песенка закончилась.
– Браво! – неторопливо убрав пистолет в наплечную кобуру, вяло похлопал в ладоши Назаров. – Оказывается, Ванька, ты являешься природным бардом. Так искренне спел, блин диетический. У меня даже слёзы навернулись на глазах. Бывает…
– Дзинь, бряк, дзинь, дзинь! – светёлка тут же наполнилась изысканной звуковой какофонией.
Это старенькая гитара, выскользнув из неверных хмельных пальцев, упала на пол и несколько раз – от души – перевернулась.
– А, высокородный граф Мерзляев пожаловали, – пьяно раскачиваясь на ненадёжном стуле, дурашливо заблажил Борченко. – Мы так польщены, смущены и тронуты. Как говорится, щенячий счастливый визг заглушал все другие, насквозь второстепенные звуки…. Ха-ха-ха! Держите меня семеро. Как бы от смеха не описаться…
– Молчать! – голодным тигром из заснеженной уссурийской тайги рявкнул прапорщик Ананьев. – Сука запьянцовская. На сибирский лесоповал, харя опухшая, захотел?
– Пшёлты, – последовал вялый ответ. – Сейчас на лесоповалах ручной труд практически не используется. Всё – от начала и до конца – делают автоматизированные современные комплексы финско- австрийского производства. Гниды речистые. Так вас и растак…
– Причём здесь – какой-то граф Мерзляев? – на всякий случай уточнил Назаров. – Кто это, собственно, такой?
– Ты чо, старлей, не смотрел гениального фильма – «О бедном гусаре замолвите слово»? Ни разу?
– Извини, Ваня, но не смотрел. Времени не было. Дела. Служба. Карьерная лестница.
– Мудак ты, полковник. Причём, законченный и безнадёжный…. А, вот, майор Хрусталёв, сто девяносто процентов из ста, смотрел. Причём, не один раз. Да и не два…
– Хрусталём? Он, что, и тебя завербовал?
– Пшёлты, тварь позорная! – Бойченко – неверной рукой – дотянулся до гранёного стакана, на две трети заполненного прозрачной жидкостью, поднёс стеклянную тару к губам и, сделав пару-тройку жадных глотков, мягко соскользнул со стула на деревянный пол.
– Смотри-ка ты, как грамотно упал, бродяга, – искренне восхитился прапорщик, у которого боевых заслуженных орденов было больше, чем у трёх-четырёх штабных генералов вместе взятых. – И башку не разбил, и стакан с водкой не выпустил из ладони. Причём, и ни капли – при этом – не разлил. Уважаю…
«Орденов у Сени Ананьева, конечно, много. Штук тридцать пять, наверное, если не больше. Имеются и насквозь экзотические – никарагуанские, вьетнамские, перуанские. Даже засушливой африканской Республики Чад…», – не понятно и к чему подумал Игорь Игоревич. – «А живёт он до сих пор – вместе с женой, тёщей и тремя пацанами разного возраста – в однокомнатной «хрущёвке», расположенной где-то в районе Бирюлёво. Хрень законченная и несправедливая, мать его. Идеальный кадр – для вербовки в хвалёную «Народную Волю»…. Ладно, это я так. К слову, извините, пришлось….».
– Что дальше? – спросил прапорщик.
– Уточни, пожалуйста.
– Ну, с этим пьяным ментом…. И с дальнейшим?
– Эх, Ананьев, Ананьев, – наставительно вздохнул глава «Департамента по борьбе с экстремизмом», – Учишь тебя, учишь. Всё впустую. Так в прапорах – до самой пенсии – и проходишь.
– Дык, товарищ полковник…
– Отставить!
– Есть, отставить!
– Господин – полковник.
– Дык, господин полковник…
– «Трёшку» получишь к Новому году. Я сказал.
– Э-э-э…. Премного благодарны…
– Отставить!
– Есть, отставить!
– Значится так, – резюмировал Назаров. – Полицейский капитан пускай отдыхает. Он мужик крепкий, отоспится. Типа – проснётся и будет почти как новенький…. Обходим местных бабушек-старушек, вежливо опрашиваем и узнаём – куда идти дальше. Нормальный, в принципе, вариант…
Время текло, но абсолютно ничего не происходило.
Тишина, тишина, тишина. Тревожная, глумливая и коварная. В открытое окошко дул ласковый летний ветерок.
Пить водку в одиночку – под скромную закуску – надоело.
Иван Иванович, от нечего делать, включил телевизор.
– Уже с завтрашнего дня в нашей России заработает Закон – «О торговле», – радостно и по-доброму улыбаясь, объявил в телевизоре Президент Зайцев. – Вот, мы устроим этим гадким и жадным «сетевикам»! Ужо! Будут, морды сытые, знать, как наглеть и наживаться на простом российском народе, мать их…
– Ну, да. Оно, конечно, так, – ласково подмигнув телевизионному экрану, поддержал Президента Иван
