немного простудился и остался дома, а Жанна была со мной и стояла на возвышений, образованном обломками камней, вероятно, притащенными сюда в незапамятные времена ледниками. Жюльена под предлогом того, что надо пригнать обратно слишком далеко отошедших от нас коров, только что спустилась по направлению к Жюлианжу, туда, где пас скот Жанту.
Было около 9 часов утра. Я разжег костерок у подножия скалы, чуть ниже того места, где стояла Жанна. Ветер в тот день постоянно менял направление и то и дело грозил задуть огонь, поэтому я был постоянно занят сбором травы и веток. Надо признать, что место для костра я выбрал не совсем удачное, так что ветер очень быстро развеивал дымок, да к тому же груда камней с другой стороны плавно переходила в небольшой каменный гребень. Скорее всего, по этому гребню Зверь и подобрался к Жанне. Я услышал душераздирающий крик, и тотчас же почти прямо на меня свалились моя сестрёнка и какая-то заросшая густой шерстью глыба, буквально намертво присосавшаяся к детскому тельцу. Я был сбит с ног, но тотчас же поднялся. Увы, моя самодельная алебарда, столь непредусмотрительно выпущенная мной из рук, осталась лежать на скале. Жанна, к счастью, не потеряла сознания, а продолжала отбиваться и вопить. Я, как был, безоружный, бросился прямо на крутившийся на месте живой ком, который образовали Зверь и его жертва. Времени раздумывать не было, и я покатил этот ком к скале, к костру; таким образом, Зверь оказался прямо посреди пламени и раскаленных углей. Чудовище громко взвыло, выпустило жертву и, прихрамывая, пустилось наутек вниз по склону. Все это произошло в течение нескольких секунд. Я схватил Жанну за ноги и оттащил от кострища; юбка на ней тлела и дымилась. Теперь она была без сознания. Я осмотрел сестру и обнаружил у неё две глубокие раны за ушами, нанесенные, видимо, клыками Зверя, и большую рваную рану на плече. Я обернулся, чтобы рассмотреть бегущего Зверя, но он уже исчез из виду. Пожалуй, я бы не смог как следует его описать, ибо и видел-то я его всего какие-то мгновения.
В ту же минуту прибежала запыхавшаяся Жюльена в сопровождении верного Жанту. Мы промыли раны малышки Жанны. Она дышала, но на зов не откликалась. Все вместе мы понесли бедняжку домой. По дороге мы договорились, что никому не скажем, что Жюльена на время отлучалась, ведь отец, узнай он об этом, ее наверняка если бы уж не убил, то уж точно избил бы до полусмерти. Долгие недели Жанна провела в каком-то странном оцепенении. У нее был сильный жар, она не двигалась и не говорила. Даже когда она пришла в себя, она как будто ничего не помнила, не понимала и не слышала. Речь и память вернулись к ней лишь несколько месяцев спустя. В тот вечер Жюльена мне сказала, что либо она, Жюльена, одолеет и убьет Зверя, либо Зверь убьет ее, Жюльену, ибо одному из них нет места на земле. А через день к нам явился принаряженный и донельзя смущенный Жанту: он пришел свататься к Жюльене. История с Жанной не наделала много шума, напротив, скорее она прошла почти незамеченной. Мой отец, как и все мужчины, жившие по соседству, почти ежедневно принимал участие в облавах; делал он это без особой охоты, но и не отлынивал от сей тяжелой работы. Я бы мог поклясться, что он никому даже словом не обмолвился о том, что с нами приключилось. Быть может, он побаивался, что в результате следствия о Жюльене поползут Дурные слухи, а может быть, опасался и за меня, ведь я тоже оказался далеко не безупречен.
Почему разжег костер под скалой, а не на скале? Хотя, сказать по правде, наверное, именно костер-то нас и спас. Но ведь люди могли сказать, что, разведи я костер наверху, около Жанны, Зверь не посмел бы к ней приблизиться... Хотя кто знает, как бы он повел себя в других условиях... И все же я не был героем, как юный Портефе... Поэтому отец и предпочел промолчать. На Пасху я сходил исповедаться в Прюньер, к местному викарию, в свое время проявившему отвагу и сообразительность. Выходя из исповедальни, он сказал, что нас спасло чудо, чудо огня. На какой-то миг я даже вообразил себя неуязвимым. Я не смог бы тогда точно описать Зверя, потому что видел его лишь мельком, но за свою жизнь к тому времени я повидал немало волков. И либо на мои тогдашние впечатления наложились все слышанные мной рассказы о Звере, либо это и в самом деле было так, но это существо, как мне показалось, резко отличалось от волков. Прежде всего я увидел то, на что обращали внимание все очевидцы нападений Зверя на людей: широкую черную полосу, шедшую по спине от шеи до хвоста. В том, что я видел эту полосу своими собственными глазами, я мог бы поклясться. Отметил я про себя и чрезвычайно вытянутую морду. Наконец я хорошо рассмотрел очень длинный и пушистый хвост, невероятно подвижный. Когда зверь напал на Жанну, он держал его высоко поднятым вверх, а во время нашей короткой схватки хвост так и мелькал у меня перед глазами, ибо Зверь в ярости хлестал себя им по бокам. Когда же чудовищу пришлось отступить, оно держало хвост очень низко, буквально волочило по земле. Видел я и огромную разверстую пасть, способную повергнуть в ужас любого даже самого храброго человека. К тому же от пасти, да и от всего этого существа отвратительно воняло.
Какого цвета была его шерсть? Не могу сказать определенно, но мне показалось, что Зверь выглядел примерно так же, как наши коровы, то есть у меня создалось впечатление, что Зверь был скорее рыжеватым, чем коричневым. Но особенно четко я запомнил яркую черную полосу на спине и огромную нижнюю челюсть, которая, как мне показалось, вырастала прямо на груди животного и была столь мощна, что с таким орудием можно было вполне грызть камни. Вот и все, что я могу сообщить о Звере честь по чести, то есть ничего не выдумывая. А в это время травля Зверя продолжалась, но приобрела совершенно иной характер. Неудача господина Дюамеля породила недовольство не только среди крестьян. Священники не таясь говорили и наверняка совершенно недвусмысленно высказывались в письмах, адресованных иерархам церкви, что власти совершили большую ошибку, призвав на помощь военных. Сначала представитель диоцеза из Манда, видимо, высказал свое мнение в Монпелье, а уж потом, очевидно, и интендант Лангедока граф де Сен-При высказал общее мнение властей провинции в Версале о том, что охотиться на Зверя должны профессиональные охотники, а не военные. Как я узнал позже, изучая относящиеся к делу исторические документы, уже в начале февраля, то есть еще до того момента, как стало известно, что в ходе больших облав драгуны потерпели неудачу, государственный министр господин де Сен-Флорентен назвал имя того, кто должен был сменить в Жеводане капитана Дюамеля. Господина Дюамеля об этом не предупредили и еще долго не отзывали, ибо сочли, что его бравые молодцы могут быть полезны, если уж не в борьбе со Зверем, то хотя бы для усмирения крестьян, если те вдруг вздумают бунтовать. Никто ведь не знал» долго ли еще крестьяне будут оставаться смирными... Да к тому же в задачу драгун обычно и не входила охота на диких зверей, нет, они привыкли охотиться на дичь особого рода, то есть на людей!..
Как писал интенданту Лангедока господин Лафон, присутствие воинских частей было «крайне необходимо для поддержания порядка, ибо в Жеводане вооружены не только все местные жители, но сюда прибывают также и охотники из других провинций, причем вооруженные чуть ли не до зубов. А скопление вооруженных и озлобленных людей, сами понимаете, может привести к нежелательным последствиям...» (С этим посланием любознательный читатель может ознакомиться в архивах департамента Эро и в книге господина Пурше.) Итак, все сошлись на том, что в Жеводане за дело должны взяться специалисты, настоящие профессионалы, посвятившие свою жизнь уничтожению хищников, причем самые лучшие, самые опытные из них. Господин государственный министр обратился к некоему господину д'Энневалю, дворянину из Аржантана, что в Верхней Нормандии, который за 40 лет уничтожил 1200 волков. Слава о нем гремела по всей Франции. В свои 60 лет он был на диво крепок, моложав, подтянут и здоров. Сжимая в руке любимую рогатину, он был способен целыми днями следовать за своими борзыми по самым непроходимым чащам. Он всегда ходил пешком, а не разъезжал на коне, как делали его собратья-дворяне, к тому же он обычно убивал загнанного зверя собственноручно, а не поручал самую трудную часть работы егерям. Словом, все сошлись на том, что именно такой человек и нужен в Жеводане.
И в Нормандию был отправлен курьер с указом, в коем господину д'Энневалю предписывалось как можно скорее отправляться в Жеводан со своими конюшими, доезжачими, псарями, борзыми и слугами, причем ему предлагалось воспользоваться услугами королевской почты, то есть ехать на почтовых лошадях и менять их на королевских почтовых дворах, что было неслыханной честью. К тому же господину д^нневалю было разрешено не жалеть ни лошадей, ни возниц, ехать на перекладных и загнать столько коней, сколько потребуется, с тем условием, чтобы непременно прибыть в Жеводан к началу марта. Сейчас я прерву свой рассказ, ибо я должен буду перейти к повествованию о новой стадии борьбы со Зверем.
До сих пор на театре военных действий были только горцы и драгуны, то есть уроженцы нашего дикого края. И вот теперь в бой с неведомым врагом должны были вступить чужаки, приехавшие из далекого далека. Представьте себе состояние умов людей, прибывших с плодородных долин Нормандии или из королевских охотничьих угодий под Версалем и попавших в страну скал, глубоких ущелий, каменистых склонов и заболоченных долин. В первые минуты им, вероятно, показалось, что они попали в какую-то
