телеграммы из Москвы...
Пропадали в лагерях и деньги, и личные вещи, но это было большой редкостью. Другое дело – Сухуми, куда из всех кавказских альплагерей, по Военно-Сухумской дороге, через перевал Клухор, по Ингурской тропе через перевалы Бечо и Донгуз стекались к концу сезона десятки инструкторов, мастеров спорта, разрядников, значкистов. Вернуться домой через Сухуми – это была традиция, это был ритуал. Из года в год, одни и те же группы останавливались в одних и тех же двориках, у одних и тех же домохозяек, и бросали на пол свои спальники, и зажигали по вечерам свечи, и брали в руки гитары... Обычной инструкторской зарплаты за 2-3 смены в Сухуми хватало на 3-4 дня, но этого бывало достаточно...
Некоторые потом уезжали на пару дней в Гантиади, где ставили свои палатки прямо на пляже, среди мраморных скал. Другие предпочитали Пицунду, еще не облюбованную нашим правительством, где среди снабженных инвентаризационными номерками – как канцелярские столы – реликтовых сосен, были даже специально оборудованные места для палаточных городков: столики, колья для растяжек, камни под примус...
То, что Сухуми – город карманников, слышали многие. Но одно дело от кого-то слышать, а другое – узнать, что в переполненном автобусе вытащили паспорт и все деньги у твоего друга Лени, носившего такую замечательную фамилию – Земляк. Впрочем, у него был еще и спутник, которого обчистили, можно сказать, «за компанию»...
Но не так-то просты были наши земляки. Леня Земляк и его приятель... Они стали садиться в автобусы этого маршрута и, катаясь от кольца до кольца, смотреть – «кто работает»... И – вычислили! Доехали с ребятишками до последней остановки, подошли. Мол, так и так, пацаны, мы у вас в гостях тут. Но так нехорошо получается, в натуре, вы работаете чисто, по типу, верните паспорта, иначе нам когда из дому деньги вышлют на дорогу, нам же их не получить будет, и придется нам идти по вашим стопам, составлять конкуренцию, а кому это надо?
Те сначала, конечно: мы не мы, это другие кореша, но потом «колонулись», мол, деньги мы уже сдали сборщику, а паспорта ваши скинули, вам теперь их у милиции выкупать придется... Побазарили еще полчаса, карманники говорят, ладно, пошли к «пахану», как он скажет, так и будет!
И пошли они все вместе к «пахану». Через какие-то сады-огороды, колючки, ручейки, заросли; а сухумские заросли таковы, что перед ними джунгли Амазонки – детский лепет... И приходят.
На большом диване, в тенечке, под развесистой грушей сидит Пахан, но груши не околачивает, а раскладывает пасьянс. Глаза, говорит Земляк, на нас вытаращил,на своих как заорет по-русски: «Вы кого сюда привели, паскуды?!» И дальше то же самое по-абхазски. Ну, а «паскуды» – всё ему объясняют, мол, не то что накладка вышла, но так и так, ребята хорошие, так как не из Москвы, а из Ленинграда, и просят всего ничего, чтоб паспорта вернули, тем более что они, паспорта, нам все равно без надобности. Тут Пахан перешел еще на какой-то язык, изредка вставляя слова типа «суки», «милиция» и уже звучавшее «паскуды», аналога которым в их языке, видимо, не предусмотрено... Короче, – отдал распоряжение, – отыскать, вернуть и все сделать в режиме наибольшего благоприятствования...
– Прошло два часа, – рассказывает Земляк, – мы с Паханом обсудили сложную международную обстановку, рыночные цены и ситуацию в отечественном футболе, причем взгляды Пахан высказывал взвешенные и мнение имел квалифицированное. Плюс к этому, он еще и угощал нас, как гостей, черным кофе.
И вот появились запыхавшиеся «падлы» и отдали нам наши паспорта, которые они сами у милиции и выкупили, или выменяли на новые. Мы пожали друг другу руки, – рассказывал Земляк, – в последний момент Пахан достал из-под дивана толстую книгу, оказавшуюся романом Сервантеса «Дон Кихот Ламанческий», между страницами которой были заложены сотенные денежные купюры. Царским жестом он достал одну денежку и протянул ее нам. Потом подумал – и добавил еще одну, пожелав счастливой дороги и добавив: «Приезжайте к нам еще!»
И это все – истинная правда, услышанная мною лично от самого Лени Земляка примерно за год до того злополучного дня, когда он в Домбае пошел на «спасаловку», добровольно заменив здоровенного участника спасотряда, накануне широко отмечавшего свой день рождения, в результате чего был он мало пригоден для спуска пострадавшего на тросах с гребня вершины Джугутурлючаг.
И травма-то была у пострадавшего относительно пустяковая, хотя и болезненная – перелом ключицы. Но стояла середина сезона, начальства внизу понаехало на халяву видимо-невидимо, и все распоряжались, и все орали по радиосвязи, в результате чего элементарные спасработы на виду у трех альплагерейпревращались Бог знает во что...
Леня Земляк понес на себе стальной трос через ледовую трещину. Встал на ее верхний выступивший край – он показался ему ненадежным. Он маятником отошел на несколько шагов в сторону, но именно там край трещины под его тяжестью рухнул. Леня полетел вниз, естественно, по вертикали. Стальной трос натянулся струной и, как ножом, срезал оказавшийся над Лениной головой первоначальный выступ. Около двухсот килограммов снега упало Земляку на голову. Тут не могла спасти никакая каска...
Похоронили Земляка на Домбайском кладбище, и камень на его могиле, пожалуй, самый красивый. И на нем эмалевая табличка с его фотографией и, чуть уменьшенный от натуральных размеров, ледоруб...
Но это было потом. А тогда наши взаимоотношения с сухумской милицией, когда ограбили Земляка, на этом не кончились и имели некоторое продолжение.
Неожиданно на Синопском пляже, который мы уже считали своим, альпинистским, появились какие- то люди в штатском и стали, что называется, «вязать» одного из наших... Я не знал лично этого парня, но то, что он был из альпинистов, не оставляло сомнений: плохо заросший шрам-ожог от веревки поперек того места, где у французов «спина теряет свое название», что называется, был налицо...
Я был раздражен историей с Земляком и его паспортами, и вступился за бедолагу, в результате чего сам был увезен в центральный пляжный опорный пункт возле Келасури... Там я с ходу стал «катить бочку» на недопустимые методы обращения с гражданами – вот были времена! И меня еще выслушали! И не дали по шее! А потом дежурный открыл мне, что они ловят рецидивиста, и показал фото, с которого на меня глянул человек, как две капли воды похожий на нашего альпиниста. Что мне оставалось делать? Извиниться? Конечно! Что я и сделал. В награду я услышал подробную исповедь милиционера о трудностях работы в правоохранительных органах в курортной зоне, а в особенности рядом с медицинским женским пляжем.
И тут, как бы в подтверждение его слов, в кутузку втащили парня лет пятнадцати в одних плавках и с какой-то железякой в руках.
– Вы посмотрите на этого хулигана, товарищ из Ленинграда, – говорил мне дежурный. – Вы думаете, это мальчишки, это дети? Это не дети, а сволочи! Они в заборе государственного сухумского лечебно- медицинского женского пляжа делают дырки! Подползают туда (ну хочешь посмотреть – посмотри, я сам был мальчишкой, я понимаю), так нет, они крючки из проволоки делают и сквозь забор вещи воруют! И это комсомольцы!
Дежурный выказал высшую степень возмущения произошедшим.
– Я извиняюсь, – вступил в разговор задержавший мальчишку страж порядка, – этот не по воровской части, они с пацанами по эту сторону забора костерок развели, брали палку с гвоздем на конце, калили его и через дырку кололи им туристок на той стороне забора! У меня есть заявления пострадавших и справки от медсестры.
– Видишь?! – сказал дежурный, обращаясь ко мне, как к высшему авторитету. – Какая молодежь растет, его ж даже не посадишь сейчас, он малолетка еще...
Притащивший парня спросил меня: «Что делать с ним будем?» «Что делать, что делать? – передразнил дежурный подчиненного. – Ждать будем! Пока он в настоящего бандита вырастет...»
Так что мы, похоже, своего дождались. А бедного парня того просто выгнали, чему он был искренне рад, да и я вместе с ним, если правду сказать, тоже.
ЭКСТРЕМ-МОДЕЛИ 1950 ГОДА
