Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

которая вовсе не воспроизводит, не отражает, а творит действительность, — пометил в дневнике писатель Юрий Нагибин. — Иной действительности, кроме литературной, нет. Вот почему наше руководство стремится исправить литературу, а не жизнь. Важно, чтоб в литературе все выглядело хорошо, а как было на самом деле, никого не интересует».

14 ноября 1967 года Андропов отправил в ЦК записку о на­строениях среди интеллигенции, которую тоже иначе чем доносом не назовешь:

«По поступившим в Комитет государственной безопасности дан­ным, группой ученых и представителей творческой интеллигенции в количестве свыше 100 человек подписан документ, в котором предна­меренно искажается политика нашей партии и государства в области печати, ставится вопрос об отмене цензуры и упразднении Главли-та, провозглашается по существу ничем не ограниченное право любого лица, группы лиц издавать любые печатные издания, осуществлять по­становку спектаклей, производство и демонстрацию кинофильмов, устраивать выставки и концерты, осуществлять радио- и телепереда­чи.

В числе подписавших академики Леонтович, Сахаров, Капица, Кнунянц, писатели Костерин, Каверин, Копелев, композиторы Пейко, Леденев, Каретников, художники Биргер, Жилинский и другие. Указан­ный документ адресован Президиуму Верховного Совета СССР. Копия документа, добытая принятыми нами мерами, направляется в порядке информации.

Комитетом принимаются дополнительные меры для пресечения деятельности организаторов указанного документа».

Как ловко набивали себе цену чекисты! Подписавшие этот до­кумент его нисколько не скрывали, напротив, законопослушно переда­ли в Президиум Верховного Совета. Никакой нужды добывать этот до­ кумент чекистскими методами не было. И вообще зачем «пресекать» деятельность уважаемых людей, многие из которых сделали для родины много больше, чем все преследовавшие их службы? Они не предлагали ничего, что выходило бы за рамки конституции.

Обращение это никак нельзя было поднести под определение «идеологическая диверсия». Так что, строго говоря, КГБ вышел за пределы своей компетенции. Но именно ним и хотел заниматься Андро­пов: выжигать всякое инакомыслие, тем более если оно высказы­вается публично. При Андропове начался расцвет политической поли­ции. Создание отдельного управления, как следовало ожиладать уве­личило число дел против интеллигенции. То, что дни второго главка было третьестепенной задачей, для пятого управления стало главным. Чекисты, освобожденные от необходимости искать шпионов, которых на такой большой комитет все равно не хватало, рьяно взялись за ин­теллигенцию.

В пятом управлении образовали шесть отделов (см. справочник А. Кокурина и Н. Петрова «Лубянка. Органы ВЧК— ОГПУ—НКВД—НКГБ—МГБ—МВД—КГБ. 1917-199U):

первый отдел — контрразведывательное обеспечение каналов культурного обмена, работа по линии творческих союзов, научно-ис­следовательских институтов, учреждений культуры;

второй отдел — контрразведывательные операции — совместно с разведкой — против центров идеологических диверсий империалистиче­ских государств, пресечение деятельности Народно-трудового союза;

третий отдел — контрразведывательное обеспечение студенче­ского обмена, пресечение враждебной деятельности среди студенче­ской молодежи и преподавателей;

четвертый отдел — контрразведывательная работа в среде ре­лигиозных, сионистских и сектантских элементов, противодействие зарубежным религиозным центрам;

пятый отдел — кураторский, он оказывал помощь территориаль­ным органам в предотвращении массовых антиобщественных проявлений. Кроме того — розыск авторов антисоветских документов;

шестой отдел — анализ идеологических диверсий противника, планирование и информационная работа.

После покушения на Брежнева в 1969 году образовали седьмой отдел с задачей «выявлять и проявлять лиц, вынп шивающих намерение применить взрывчатые вещества и взрывные устройства в антисовет­ских целях», иначе говоря, борьба против тех, кто замыслил покуше­ние на жизнь руководителей партии и государства.

Летом 1973 года появился восьмой отдел, которому передали задачу «выявления и пресечения акций идеологической диверсии под­рывных сионистских центров». Этот отдел начальник управления кури­ровал лично.

На следующий год создали сразу еще два отдела.

Девятому поручили «ведение наиболее важных разработок на лиц, подозреваемых в организованной антисоветской деятельности». Это выделился в самостоятельную структуру отдел, который занимался наиболее заметными диссидентами, такими как Солженицын, Сахаров.

Десятый отдел должен был помочь второму отделу вести борьбу «против центров идеологической диверсии империалистических госу­дарств и зарубежных антисоветских организаций».

Летом 1977 года появился одиннадцатый отдел, которому вме­нялось в обязанность проведение «оперативно-чекистских мероприятий по срыву подрывных акций противника и враждебных элементов в пери­од подготовки и проведения летних Олимпийских игр» 1980 года в Москве. После Олимпиады отдел остался — ведал спортом и медициной.

Небольшой группе на правах двенадцатого отдела поручили на­лаживать контакты с коллегами из социалистических стран.

В феврале 1982 года образовали два дополнительных подразде­ления.

Тринадцатый отдел ведал неформальными молодежными движения­ми — панками, хиппи и первыми отечественными фашистами. Четырна­дцатый — журналистами. В ноябре 1983 года появился пятнадцатый отдел, который занимался спортивным обществом «Динамо», по тради­ции принадлежавшим чекистскому ведомству.

О работе пятого управления мне подробно рассказывал подпол­ковник Александр Николаевич Кичихин, который работал в ведомстве Бобкова с 1977 года. Подполковник пил с политическим темперамен­том. По службе в комитете он занимался советскими немцами, которых в годы войны выселили из родных мест. В перестроечные годы Алек­сандр Кичихин поддерживал требования немцев восстановить ликвиди­рованную в сорок первом автономную республику немцев Поволжья, вы­ступал на митингах.

— Сколько человек у вас работало? — спросил я Кичихина.

— Когда я пришел, около двухсот. Это было самое маленькое управление в центральном аппарате КГБ. Другие состояли из многих тысяч. Накануне московской Олимпиады в 1980 году наше управление разрослось человек до шестисот. Все отделы были увеличены. Если до Олимпиады, например, существовало маленькое подразделение, зани­мавшееся спортом и спортсменами, то во время Олимпиады на этом направлении сосредоточили около пятисот сотрудников.

(КГБ и Олимпиада — это отдельная тема. В дни проведения Олимпиады московское управление КГБ усилили — в его оперативное подчинение перешли две тысячи работников центрального аппарата, девятьсот чекистов со всей страны да еще четыреста с лишним кур­сантов и преподавателей Орловского училища связи.

Для проведения массовых мероприятий Московское УКГБ получи­ло два специально оборудованных штабных автобуса и автомашины со всеми видами связи. После Олимпиады многим офицерам вручили орде­на. Начальник столичного управления КГБ генерал Алидин получил ор­ден Красного Знамени — как за боевую операцию — и значок лауреата Государственной премии СССР.)

— Кто работал в пятом управлении? Выделялись ли они чем-то в аппарате КГБ?

— От всех остальных управлений мы отличались тем, что у нас было очень мало «золотой молодежи», людей со связями, чьих-то сын­ков.

— Ваше управление считалось непрестижным?

— Ребята со связями оседали в первом главке, в разведке, потому что это был самый верный путь поехать за границу. Но мы свое управление считали более значимым, чем другие.

— Почему?

— Пятое управление ЛУЧШЕ всех в комитете знало, что проис­ходит в обществе. Разведка занималась иностранными делами. Контрразведка по большей части тоже была нацелена на иностранцев. И только мы делали всю черновую работу и изучали настроения и про­цессы в обществе. Мы видели жизнь не из окна