До самого заката солнца в этот день Грейс не смогла и на минуту остаться одна. Это был долгий и необыкновенно суматошный день, полный мелкой рутинной работы и неожиданных заминок.
Незадолго до полудня прибыла ещё одна семья арендаторов, у которой за душой не осталось ничего, кроме той одежды, которая была на них надета. Они принесли с собой жуткие истории о выселении из родного дома. Мужчина, женщина и четверо детей шли без остановки почти три дня, и чтобы хоть немного умерить муки голода в дороге, питались ягодами и земляными орехами.
Выслушав рассказ этих людей и увидев их покрытые копотью несчастные лица, Грейс тут же пригласила их в дом и предложила горячей каши и свежего молока, а после нашла для них тюфяки, чтобы им было на чём поспать. Остаток утра она корпела над счётными книгами, дополняя всё растущий список тех, кто прибыл в Скайнигэл и кто покинул его, чтобы продолжить свой путь.
Во время скромного обеда, состоявшего из пресных лепёшек с сыром, Грейс, прислушиваясь к голосам детей, занимавшихся английским языком, немного подправила свои эскизы по восстановлению замка. Позже между двумя работниками вспыхнула ссора. Когда Грейс случайно оказалась на месте действия, один из дебоширов уже готов был ударить другого увесистым камнем, что предназначался для ремонта защитной стены замка. Но стоило драчуну заметить Грейс, в ужасе уставившуюся на него, как он сразу же отпрянул назад и успел остановить удар буквально в паре дюймов от головы своего противника. Судя по кровившему носу, буян явно пытался дать другому сдачи. После того, как каждый из противников дал ей объяснение своему поведению, Грейс ни на йоту не приблизилась к пониманию причины их раздора, но смогла охладить пыл драчунов до того, что они пожали друг другу руки и отправились на разные участки стены, чтобы возобновить работу.
И вот теперь, проследив за тем, чтобы каждый в замке получил свой ужин, Грейс скользнула в свои любимые ботильоны[58] и вытащила шпильки из волос: пусть развеваются на лёгком ветерке, дующем с озера, пока она будет идти вдоль крутого берега реки, протекающей с северной стороны замка.
Перед тем, как выйти на прогулку, Грейс переоделась в новое шерстяное платье и чулки, которые сегодня днём подарили ей несколько женщин. Платье было сшито из шотландки цветов Скайнигэла, и хотя его покрой был простым, оно согревало в вечернюю прохладу, а широкие юбки позволят Грейс спокойно носить его почти всю беременность.
Всю дорогу, пока Грейс шагала сквозь высокую густую траву, Дабхар трусил рядом, справа от неё, не обгоняя и не отставая, держась у ноги, время от времени принюхиваясь к запаху, исходившему от зарослей песчаного тростника. Он не отходил от хозяйки ни на шаг, даже не припускал за палкой, что Грейс бросала ему. Арендаторы, которые в это время ещё остались в поле, сажая овёс, картофель и ячмень, махали ей руками, выкрикивая приветствия и на английском, которому они учились, и на родном гэльском, которому, в свою очередь, учили её. В ответ на вопрос одного из них, Хью Дарси, как прошёл её день, она прокричала:
«Gle mhath, Hugh. An danns thu leamsa?»
Глядя на недоумённое выражение его лица, Грейс быстро подумала о том, что сказала, и поняла, что только что спросила его, не потанцует ли он с ней вместо того, чтобы узнать, как у него дела. Она быстро исправилась и пожала плечами — с кем не бывает? — а он рассмеялся, аплодируя ей за смелую, пусть и ошибочную, попытку.
Поодаль от замка над каменистым берегом озера Лох-Скайнигэл возвышался небольшой утёс. Грейс любила наблюдать оттуда за ловцами устриц, добывающими себе среди скал нехитрый ужин из блюдечек[59] и морских ежей. В это время суток, когда солнце только начинало садиться, гладь озера казалась россыпью мерцающих бриллиантов. Ковёр из ромашек и золотарника всколыхнулся, когда Грейс присела, опершись спиной на заросли маквиса [60]. Спустя несколько минут Дабхар отбежал, чтобы как следует обнюхать прибрежные заросли тростника.
Грейс прикрыла глаза и откинулась назад, опираясь на руки, подставляя лицо лёгкому ветерку и растворяясь в мягком плеске прибоя. Она сидела и думала, как же изменилась её жизнь за последние несколько месяцев. Она больше не проводила целые дни, беспокоясь о том, безупречно ли её бальное платье или о том, как лежат её кудри. Вместо этого она научилась получать удовольствие от самых простых вещей: толстых шерстяных чулок холодной шотландской ночью, запаха овсяного печенья, которое пекла на кухне Дейдре, прикосновения горного ветерка к лицу.
Она задумалась, а что бы сказали леди из высшего общества, порхающие по Бонд-стрит из одного магазина в другой за «самым необходимым», о маркизе Найтон, которая вместо бриллиантов и жемчугов носит теперь подаренные детишками из поместья ожерелья, сделанные из ракушек и разноцветных камешков.
Ахнули бы они, узнав, что маркиза пьёт чай, заваренный из листьев голубики? Что она отвергла свои платья из шёлка и муслина ради более практичного шотландского наряда?
Как странно сознавать, подумала она, что в эту самую минуту в другом мире, мире Лондона, члены высшего света были заняты тем, что вертелись перед зеркалами, проверяя, все ли оборки на месте, ведь иначе они будут опозорены и осмеяны. В те дни, когда она сама вращалась в светском обществе — даже на тех задворках высшего света, на которых она обреталась — Грейс никогда не чувствовала себя в своей тарелке, не так, как здесь, в Скайнигэле, где она впервые в жизни почувствовала себя нужной.
Даже больше — ей не хотелось, чтобы её ребенок родился в кругу всей этой ветреной знати и рос холодным и бесчувственным, совсем как…
Внезапно раздавшийся надрывный вой вырвал Грейс из состояния задумчивости, и она резко выпрямилась, оглядываясь в поисках Дабхара и того, что заставило его издать такой жуткий звук. Когда она заметила пса, тот не издавал вообще никаких звуков, а просто спокойно сидел в нескольких метрах от неё, наклонив голову набок и пристально разглядывая истинный источник шума — что-то, спрятанное в высокой траве.
Что, ради Христа?..
Над травой показалась чья-то нога.
Господи, кто-то ранен!
Грейс поднялась на ноги и бросилась туда, где в траве какой-то человек, скрючившись, держал свою босую ступню, проткнутую шипастой головкой довольно большого и выглядевшего очень колючим чертополоха. Грейс действовала быстро. Она прикрыла подолом своей шерстяной юбки руку, чтобы не пораниться о колючки, и осторожно взяла им головку растения, высвобождая её из ноги пострадавшего. Мужчина снова взвыл, а затем быстро замолчал. Грейс отошла и отцепила чертополох от юбки, а затем раздавила его острые шипы подошвой своего ботинка, прежде чем повернуться и посмотреть, не нуждается ли мужчина в ещё какой-то помощи.
— С вами всё хорошо? Эти колючки могут быть очень остры, и я…
Грейс потеряла дар речи, очутившись лицом к лицу с последним человеком, которого могла бы ожидать здесь встретить.
Кристиан.
Здесь, в Шотландии.
На нём не было ни ботинок, ни чулок.
И он делал нечто очень странное.
Он улыбался.
Грейс поймала себя на мысли, что, возможно, он ударился головой при падении на землю, и чуть было не произнесла это вслух.
Но до того как она успела что-то сказать, он уже двинулся в её сторону. Грейс замерла, совершенно не зная, как себя вести.
Глава 26
