Вверх сто ступеней винтовых —И свежий бриз овеет их.
Оставлен роковой подвал.
Но по дороге их догнал
Все поглотивший стон:
И судьи крестятся, дрожа,
По узкой лестнице кружа
Под колокольный звон.
Бил колокол за упокой,
И храмов дальних звон глухой
Он мерным гулом покрывал,
И эхо Нортумбрийских скал
В ночи над морем раскачал.
Вот звон до Воркворта дошел,
Отшельник «верую» прочел.
До Бамборо донесся звон —
Крестьянин бедный пробужден
В час неурочный, слыша гул,
Молиться начал — и заснул.
Гул долетел на Чевиот —
Олень вскочил в тиши болот,
Понюхал воздух над холмом,
Ноздрями поведя кругом,
И лег, забывшись чутким сном, Дрожа и слушая, как звон
В горах далеких повторен.
ВСТУПЛЕНИЕ К ПЕСНИ ТРЕТЬЕЙ
Уильяму Эрскину, эсквайру.
Ашестил. Эттрикский лес.
Как стая белых облаков
Над светлой зеленью лугов
Бросает вниз то тень, то свет, Так в жизни, пестрой, словно плед, Тоске и радости опять
Друг друга суждено сменять;
Как в северных горах ручей
Прерывисто среди камней
Струится все быстрей, быстрей, Но лишь достиг равнины он —Плывет медлительней, чем сон, И вьет серебряную нить,
Журча, что некуда спешить;
Как легкий бриз береговой,
Чей голос над густой травой,
Непостоянством муча слух,
То стихнет, то взовьется вдруг; Так романтический рассказ
Звучит причудливо подчас:
Кружит, порхает, вьется он,
Как утренний неверный сон,
Как шорохи сухой листвы
Среди вздыхающей травы.
Лишь вольный ветер да река,
Да мчащиеся облака
Над пляской света и теней,
Или петляющий ручей
Сравнятся с песнею моей…
Беги ж, капризнее ручья,
Ты, повесть вольная моя!
Но, право, Эрскин дорогой,
