Мне снился тревожный сон, от которого внутри что-то щемило.
Я была волчицей и бежала, наслаждаясь скрипом и хрустом снежного наста под мягкими звериными лапами. Рядом со мной, бок о бок бежали другие волки - моя семья, моя стая. Темная ночь распростерла над нами свой звездный полог с брошью полной луны - знака нашего невероятного родства. В этом было что-то удивительно правильное и привычное: нестись сквозь мрак, высекая искры-льдинки когтями из сугробов, быть вместе с другими, способными понять твою тоску.
Волки были разными, не похожими друг на друга - но ночь делала нас почти одинаковыми серыми тенями, призраками зимы, вынужденными вечно бежать под холодным ленным светом. Это было счастье с привкусом невысказанной горечи, сладкое и пронзительное, как наши песни, посвященные непроходящему одиночеству и лунной госпоже.
Я чувствовала себя собой и своей среди четвероногих братьев и сестер. Впервые за последние годы (а может, и за всю жизнь) я чувствовала себя целой, и кровавое прошлое Первой Зари совершенно не беспокоило меня. Оно было далеким и не различимым и не имело никакого значения в этой дикой полярной ночи, наполненной самым древним танцем - волчьей охотой.
Но мое счастье - счастье того, кто обрек свое место в подлунном мире - длилось недолго. Лапы, до этого почти не касающиеся земли, стали вязнуть в снеге, неожиданно превратившегося из твердого наста - в липкое месиво. А стая продолжала свой бег, оставляя меня позади. Они не собирались возвращаться за мной, и стало понятно, что чувство единения было всего лишь иллюзией. Я навеки останусь чужой для них - волчицей-одиночкой, не похожей на остальных.
Мой плачущий вой пытался прорезать черно-белую ночь, но вязнул в начинавшейся метели, кружащиеся снежинки заглушали мою песнь отчаяния.
И тогда я увидела его. Волка со шкурой цвета зимы, окружавшей нас - единственного, кто не убежал вместе с остальной стаей. Он смотрел на меня черными - совершенно не звериными глазами. И я смогла подняться на ноги: снег вновь обрел плотность, которая могла выдержать меня.
Я поглядела на белого волка, а потом в ту сторону, куда ушла стая - и снова на того, кто остался, не бросил меня одну посреди ледяной пустыни. Волк подошел ближе, и я вновь ощутила то единение, что испытывала рядом со звериной семьей.
Он потрусил, совершенно не вязнув в снегу - но не слишком быстро, как бы давая мне возможность последовать за ним. И я собралась и понеслась за волком, а настигнув его, бежала рядом, чувствуя его живое тепло рядом с собой.
Мы направлялись в сторону противоположную той, в которой исчезли остальные волки. У нас был свой путь и своя стая…
Снег кружился над нами, и постепенно, в мире исчезли все цвета остался только холодная белая мгла и тепло того, кто решил бежать рядом со мной.
Я проснулась, но глаз еще долго не открывала, боясь, что странное чувство, испытанное мной во сне, исчезнет, растворится в безжалостном дневном свете. Горьковатое счастье с привкусом беды и одиночества, от которого хотелось плакать - пронзительно, заунывно, по-волчьи…
Не поднимаясь с мягкой земли, я тихонько напевала полузабытую песню, которая неожиданно всплыла в моем сознании. Она будто бы была частью сна - еле уловимая, печальная и красивая:
Вереска волны, печальны холмы. Что впереди - лишь дорога-дорога. Скоро пройдем через двери зимы, Вдруг, и совсем не заметив порога. Ждать уж недолго, безжалостный снег, Что позади я оставил, укроет. И не сомкнуть тяжелеющих век, И вспоминать, очевидно, не стоит. К западу солнце, восходит луна. День уходящий, неслышно проводит. Вереск темнеет, и ночи стена Нас разделяет, скрывает, уводит! О, не молчи, отвечай же скорей! Я ведь всего лишь твой странник печальный. Вереск, скажи мне, в какой же из днейВстал я на путь одинокий и странный? Но нет ответа, молчали холмы, Вереска волны печально молчали. И в ожидании скорой зимы, В звездной ладье небо тихо качали…* ('Вереск' группа Мельница).
Песня подошла к концу, а я так и не смогла вспомнить, когда могла ее слышать. Слова и мелодия были откуда-то знакомы мне, хотя я и не знала, где могла их слышать. Но волшебство, пришедшее из сна ли, или одной из моих прошлых жизней, оборвалось с последними словами.
Я медленно возвращалась к ощущению реальности. Вглядываясь сквозь полумрак, царящий под сводом леса, я пыталась понять, сколько времени прошло. Кажется, уже вечерело - мне давно было пора возвращаться к Шейду.
Поднимаясь, я заметила, что была чем-то укрыта - с моих плеч сползла черная кожаная куртка, куртка Андрея. Та же самая, что была надета на нем в нашу первую встречу. Материал немного истерся, но в целом она выглядела почти так же, как и два с лишним года назад… Я накинула куртку, не став продевать руки в рукава. Оборотень исчез по-английски, но я знала, что он еще появится, вероятно, скоро.
Нужно было идти - и я встала, хотя ноги держали не слишком твердо. Все происходящее казалось совершенно ирреальным, странным, как будто я так до конца и не проснулась. Не было сил размышлять: ни о разговоре с оборотнем, ни о странном сне (и о том, почему я вообще уснула посреди леса, наплевав на всякую осторожность)… Единственным, чего я хотела сейчас, было доползти до постоялого двора и упасть на кровать. Не для того, чтобы заснуть - а просто лежать, не думая ни о чем важном. И пусть рядом со мной будет дампир со 'стальными' глазами…
Я брела, в постепенно сгущающемся сумраке. Самым разумным было перевоплотиться, в волчьем обличье я добралась до селения минут через десять. Но мой разум и так был словно в тумане, а если бы я еще и перешла в звериную ипостась… В общем, я старалась поддерживать ровный и быстрый шаг, хотя это было не слишком легко, когда мозг отказывался как следует управлять телом. В голове блуждали мысли ни о чем: о небе, которое напоминало цвет свежего асфальта, о мелодии ветра, пролетающего сквозь флейты трав… о том, что воздухе пахнет зимой, которая все еще топчется на пороге, щекоча сестру-осень своим ледяным умертвляющим дыханием… Все как всегда, ритм не меняющийся бесконечное число лет. Прекрасное, пышущее жаром, лето умирает, медленно, мучительно - чтобы на его место пришла холодная красота снеговых лугов и лесов с деревьями изо льда и инея. Вечный цикл: смерть одного служит рождением другого… Я жила не так долго - в этом теле - но уже начинала понимать: умирать не страшно, оставаться куда больнее. В мире нет и не должно быть ничего вечного, и исходя их этого - является ли бессмертие даром или проклятием, нарушающим все законы природы?
Когда-то я была Миа Кхель - принцессой светлого народа, погибшей две тысячи лет назад… Мне и всем остальным людям Перовой Зари был сужден вечный покой, мы должны были быть избавлены от необходимости скитаться по мирам, переходя из одного тела в другое. Так что подняло нас и праха, заставило переродиться, стать теми, кем мы не являлись?.. Боль, месть, отчаяние - наша кровь, впитанная землей этого мира. И меня мучил вопрос: что хорошего может выйти из нашего возрождения?
Я все еще не окончательно пришла в себя, но разум уже работал. Вспомнились черные, пустые глаза Нихиль - точно такие же, какие я порой видела в своем отражении. Что же мне делать? Со своей жизнью, памятью и со своим народом?
И была еще одна мысль, которая беспокоила меня. Я больше не могла испытывать ненависти к Андрею. Я не понимала его и его поступков до конца, но тем не менее… это было трудно объяснить… кажется, я почувствовала, что мы с ним похожи больше, чем мне бы того хотелось. Черная волчица и Белый волк, мы оказались связаны прошлым и смертью. Я вспомнила предсказание Риты о том, что я танцую на краю пропасти с самой смертью… Только сейчас я начала понимать его истинный смысл. Как Народ Первой Зари был связан с силами жизни и света, так и Народ Черного Феникса обрел союзников в виде мрака и смерти. Могущественных союзников, помощь которых, однако может слишком дорого стоить. Что если все, кто окажется рядом со мной, будет обречены? Я уже потеряла Алексея - доброго юношу с грустной улыбкой и теплыми глазами, моего солнечного волка - а что, если та же участь ждет Шейда? Думать об этом было страшно… не думать, еще страшнее. Нет, я готова поклясться - а клятва принцессы Миа Кхель и оборотницы по совместительству чего-то да стоит - что сделаю все, чтобы мой дампир остался жив. Проклятие, произнесенное глупой обиженной девчонкой, считающей, что ее предали - это проклятие не должно больше коснуться никого из моих близких, да и всех остальных людей тоже.
…Когда я добралась до деревни, уже окончательно стемнело и мне, никогда не боявшейся темноты, стало не по себе. Желтые окна выглядели не символами домашнего уюта - семья собралась вечерком у огня - они казались горящими злобными глазами нежити. За эти годы я на такие насмотрелась.
