исчез, и только шуршание потревоженного ковыля говорило о том, что здесь секунду назад кто-то был.
Боги, надеюсь только, что он не ушел развлекаться своим любимым способом - охотой на людей. Узнавая Андрея лучше (хотя, 'узнавая' - не самое подходящее слово), я начинала понимать, почему Белых Волков называли демонами. Не только за жестокость, которой хватало и обычным вервольфам. Скорее, за предсказуемость: секунду назад он улыбался тебе, а секунду спустя и не успеешь понять, кто перегрыз тебе горло.
Впрочем, имела ли я право судить? На моих руках тоже есть кровь, и далеко не вся она принадлежит бездушной неразумной нежити… И все чаще мне казалось, что, несмотря на всю мою неприязнь в его адрес, между черной волчицей и белым волком куда больше общего, чем можно решить поначалу.
- Ты не обижаешься на меня? - лицо Шейда по обыкновению выглядело спокойным, даже умиротворенным. Однако я все равно чувствовала себя виноватой перед ним…
- За что? - удивился он
- За то, что не дала права голоса. Тебе ведь вряд ли будет комфортно среди волков…
- Ну, рядом с тобой мне же вполне комфортно, - тихо рассмеялся дампир, щекоча мне щеку своим дыханием, - Не волнуйся, мне все равно куда идти - лишь бы за тобой.
Я улыбнулась, прикрыв глаза. Вспомнились слова, то ли подслушанные где-то, то ли прочитанные:
- Не иди за мной - я могу не повести тебя. Не иди впереди - я могу не последовать за тобой. Иди рядом - и мы станем одним целым, - прошептала я неизвестную цитату, будто какое-то заклинание - или, скорее, молитву. Так и не решив для себя, существуют ли Бог или Боги, я все же обращалась к таинственным высшим силам, прося у них самую капельку счастья. Не столько для себя, сколько для сероглазого полукровки, который дал мне надежду…
Вкус поцелуя дампира был свежим, как дождь и светлым, как наша общая грусть. Но сейчас мне хотелось улыбаться, а не тосковать. Просто потому, что дорога еще не подошла к концу, и рядом со мной идет он.
Давно мне не снились сны. Я имею в виду, не путешествия в иную реальность, не странные беседы с не менее странными личностями или неясные видения - а самые обычные сны. Но слово 'обычное' вообще давно и, похоже, надолго исчезло из моей жизни, и с этим уже можно было хоть немного смириться. Да и то, что было раньше, та обыденность, однообразное течение монотонных человеческих будней - может, лишь иллюзия? Желаемое, которое старательно выдавалось за действительное? Не знаю… да и есть ли смысл пытаться понять это теперь, спустя столько времени.
И вот, впервые за многие-многие дни, я видела во сне что-то светлое. И уже успела обрадоваться… Вначале, просто разрозненные отрывки из собственной жизни, детства. Вот только никак нельзя было разобрать, мое ли это детство или Миа-Кхель. Но мне было хорошо в этих туманных полуобразах, наполненных звенящим смехом и сладковато-цветочным ароматом… А потом все изменилось.
Это был мой город. Вокруг царило раннее лето или поздняя весна, свежий теплый воздух пропитан ароматом черемухи. Яркое солнце разливало свой золотистый свет по небу, земле, домам, просвечивало насквозь нежно-зеленую листву… Но я не чувствовала тепла, как будто внутрь залили ледяную воду из зимней проруби. Немело сердце, заходясь в лихорадочной попытке согреться, расколоть сковавший его лед. Захотелось упасть на нагретый асфальт, впитать его жар, надеясь, что стужа покинет меня… А за спиной раскрыла крылья ночь, желая настигнуть меня, и только узкая полоска света отделяла нас друг от друга. Вокруг метались тени знакомых, близких, друзей… умерших и еще живых. Некоторые из них, что-то говорили, беззвучно шевеля губами; другие укоризненно качали головами; а третьи тянули руки в непонятной мольбе. Вот только никто из них не мог помочь.
Я бежала, ощущая, как за спиной колышется воздух от взмахов гигантских черных крыльев. Не зная, куда бегу, где надеюсь скрыться от этой жуткой тьмы… И по неизвестным причинам ноги и ужасающая паника привели меня в странное, очень странное место. Поначалу оно напоминало старое кладбище в моем родном городе: привычные повороты тропинок, новехонькие надгробия, перемежающиеся покосившимися деревянными крестами… Вот только деревья здесь росли гуще, а воздух, казалось, застыл в желтоватых осенних сумерках. Здесь можно было скрыться от тьмы, но нельзя было отыскать свет.
Я устало присела рядом с одной из могил, прямо на влажные листья цвета ржавчины. Это место покоя, можно сказать, вечного упокоения. Когда-то мне страстно хотелось именно этого… А теперь? Что же теперь? В данную минуту я пожелала просто закрыть глаза и уснуть. А проснуться, как спящая царевна, только много лет спустя - и пусть к тому времени все проблемы исчезнут сами собой…
Но я прекрасно понимала, что в мое конкретном случае, они не исчезнут, пройди хоть сто лет, хоть тысяча. Даже две тысячи лет оказались не сроком для проклятия…
Стоявшая вокруг тишина давила на уши. Я не могла отыскать в себе силы сказать или, хотя бы прошептать что-нибудь, не могла попытаться сломать пугающее безмолвие. Да и желания такого почти не было… Стало как-то все равно, навалилось бархатным саваном безразличие ко всему. Оставалось лишь наблюдать, как беззвучно гоняет по земле сухие листья слабый ветер, пахнувший подгнивающими цветами.
Я не слышала и не чувствовала, как кто-то подошел ко мне. Только легкое прикосновение к плечу вывело меня из оцепенения.
'Вестница', - одними губами прошептала я. Черноглазая дочь кхана медленно кивнула. Она протянула мне руку, помогая подняться с земли. Одета Нихиль оказалась в длинное белое платье, больше всего напоминающее свадебное. Мгновением позже я с удивлением поняла, что на мне точно такой же наряд… Только, то тут, то там, по нежной ткани расползались пятная… Не алые, а скорее буровато-ржавого цвета - но я все равно поняла, ч т о оставляет такие следы, догадалась, почувствовав солоноватый запах и ощутив привкус металла на языке. Но кровь не моя - я не ранена, да и боли нет…
'Зачем ты пришла?' - немой вопрос в моих глазах каким-то образом добивается ответа.
Вестница протягивает мне что-то. Опускаю взгляд - маска, будто сделанная из черного стекла. Если долго глядеть на ее темную поверхность, отражения изменяются, оставляя тебя в растерянности: обман ли зрения или, и вправду, маска показывает не то, что видят глаза?
- Сделай то, что должна, Миа-Кхель… - голос Тиар-Хин не нарушает тишину, а каким-то образом вплетается в нее.
Я послушно принимаю из ее рук странный дар, смутно чувствуя, догадываясь, что делаю нечто неправильное. Однако остановиться не могу.
Вестница глядит на меня не мигая, а я прикладываю маску к лицу, вроде бы, лишь примеряя ее, не до конца уверенная, что так нужно, но все четче и четче осознавая непоправимость действий.
- Проклятая кровь прольется, - нараспев произносит Тиар-Хин, - И мир сгорит в черном пламени, оставив лишь пепел, из которого ничто не сумеет возродиться. Сделай, что должна, - повторила она, взмахом тонкой белой руки указывая туда, где деревья росли гуще, а воздух казался еще неподвижной.
Я послушно двинулась туда. Другого выбора у принцессы черного феникса просто не было.
И, похоже, я снова ошиблась - простые сны мне не снятся вовсе… 30. Шейд
Снятся мне порой вещие сны… Не так часто, как можно было ожидать. Обычно у нелюдей - даже полукровок - 'шестое' чувство обострено до невозможности, что отражается, в том числе, и в тонком мире. Но я обычно и вовсе снов не вижу, а уж таких реалистичных… Когда ощущает каждый листок под ногами, как вживую втягиваешь носом запах осени и влажной земли. Когда, будто наяву, сердце готово разорваться от тревоги - только неизвестной и необъяснимой.
Я не знал, куда деваться от этого жуткого и опустошающего чувства - словно я потерял или вот-вот потеряю что-то важное. Судорожно оглядываясь по сторонам и не видя ничего, кроме бесконечных колон древесных стволов, я так и не смог понять, что же именно.
Мгновением спустя вокруг что-то необъяснимо изменилось. Словно бы откуда-то вдруг потянулась тонкая мелодия - настолько тихая, что ее и не слышишь, а только догадываешься - невыразимо прекрасная, но отчего-то пугающая. Она походила одновременно на пронзительную колыбельную, которая мать может петь ребенку, умирающему у нее на руках; на негромкий плач над могилой самого близкого человека; и на отчаянную молитву, полную какой-то полумертвой бессмысленной уже надежды. И я пошел за этой песней,
