ситуация, вынудившая Копелевых принять решение о временном отъезде. 3 сентября 1978 г. Р.Д. Орлова записала в дневнике: «Есть решение верхов про А[ндрея] Д[митриевича Сахарова] — лишить всех отечественных званий и наград и выслать. И Зиновьева — тоже, а также принять меры к четырем писателям — Войнович, Владимов, Корнилов, Копелев. Какие меры — неизвестно…». Цит. по ст.: «Куда же я уйду от русского глагола…» (Переписка Р.Д. Орловой и Л.З. Копелева с Д. Самойловым) / Вст. ст., публ. и комм. В.Н. Абросимовой // Известия АН. Сер. лит. и яз. 1998. Т. 57. № 6, с. 45–62).
3 А.Д. — Андрей Дмитриевич Сахаров.
35. Л.К. Чуковская — Д.С. Самойлов
8 июля 1978
8/VII 78
Дорогой Давид Самойлович.
Я не получила ответа на свое последнее письмо. Надеюсь, это не означает ничьей болезни, а просто Вы заняты. Наш с Вами приятель1 прислал мне в подарок свой перевод знаменитого стихотворения «Друзьям в России» (Мицкевич, конец «Дзядов», 1832) и просит показать стихи двум экспертам: Вам и М.С.2 Исполняю его просьбу — читайте! Он просит сравнить сделанный им перевод с переводом Левика (Собр. соч. Мицкевича, т. 3), а я осмеливаюсь напомнить Вам, дорогой мэтр, что существовал перевод того же стихотворения — см. Виноградов в томике «Адам Мицкевич. Избранные произведения», 1929 г., М.-Л., ГИЗ.
Новый перевод прилагаю. О собственном мнении молчу, п[отому] ч[то] такового у меня пока нет — не было времени вчитаться и сравнить, но, конечно, я этим скоро займусь.
Из письма явствует, что приятель наш: 1) защитил докторскую диссертацию; 2) снова был болен, но, как он пишет, лечился, к счастью, дома, а не в больнице. «А вообще я уже более 4[-х] лет живу на лекарствах»; 3) Кроме того он сломал правую руку и несколько месяцев рука была в гипсе. Однако тон письма не злой и не печальный. Очень расспрашивает о Вас.
Не напишете ли Вы ему? Не пошлете ли книжку? Вот это было бы лекарство!
Будьте здоровы. Надеюсь — работаете. А что слышно о II томе «Рифмы»? Кому рукопись дана на рецензию? Выздоровели ли дети от ветрянки (зеленки) и в каком составе болели (хорошо, если без Пети).
Я сейчас живу больше на даче, чем в городе. Адрес нашего приятеля Вам, конечно, известен — напомню только 17/5, Neve Jakov. Привет Цец[илии] Изр[аилевне], Гале — и — Пярну. По фотографиям мне этот город мил. Да и по Вашим рассказам.
Пишите!
Л. Ч. 8/VII 78
1 Речь идет об Анатолии Якобсоне.
2 М.С. — Мария Сергеевна Петровых. О ней см. примеч. 1 к письму 9.
36. Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской
16 июля 1978'
Дорогая Лидия Корнеевна!
Надеюсь, что получили предыдущее мое письмо. Новостей с тех пор у нас мало. Дети медленно (очень медленно) приходят в норму. Этим определяется наш быт.
Прескверная погода. Никакого пляжа. Поэтому я работаю и кое-что читаю из времен Екатерины II. Есть у меня новый замысел.
На «Рифму» есть уже положительная рецензия очень хорошего стиховеда — Гаспарова. Надеюсь, что все пойдет гладко.
Перевод нашего друга с другими я не сравнивал, но и так видно, что он не блестящий.
В нем есть ряд ошибок «противу стиха» и «противу языка». Не выдержана цезура во второй и пятой строфе. Можно и вовсе без нее, но не Мицкевича и не в том случае, когда она твердо задана, как мужская после третье[й] стопы.
Рифма «бранью — ранит» — плохая, не в духе XIX в. (А «отчизну — разбрызну» — хорошая).
Можно ли сказать: «В родимой череде»? Там ведь вполне ложится — «родимой чередой». Но что это значит?
Можно, чтобы сохранить цезуру: «Позорною она взята пенькою. Горе / Народам, чей удел губить своих пророков».
«Царь к тачке приковал кисть, что была открыта». Очень трудно читать. «Кисть» можно заменить на «ту».
«Рука вплоть прибита». Так не можно.
«Сласть бить поклоны». Тоже. И еще: «Сласть у крыльца».
Грамматически плохо: «Когда-то ползал я под царскою дубиной, / Обманывал его (дубину?)…» Уж лучше повторить: «обманывал царя», а вместо «царская дубина» придумать другой эпитет.
Таковы мои конкретные соображения. Все пометки я сделал на полях, автор перевода поймет. Интересно, что скажет добрая М.С.? Я ведь всегда при ней был Малютой Скуратовым.
Книжку нашему другу собираюсь послать.
А вот насчет рецензии на перевод — не знаю. Не огорчит ли его обилие замечаний? Тут полагаюсь на Ваше решение. Вы добрей меня.
Скоро напишу.
Будьте здоровы.
Ваш Д.С.
37. Л.К. Чуковская — Д.С. Самойлову
26 июля 1978
Дорогой Давид Самойлович. Вот, отвечаю на 2 Ваши письма зараз. А следовало ответить по очереди и мгновенно на каждое, и не только «следовало», а хотелось, и само очень легко отвечалось внутри. Да вот — руки не доходили. Живу, как по пересеченной местности бегу’, и ни на что желаемое нету сил. Все — «обязательное».
Начну с конца, т. е. с перевода из поэмы Мицкевича. Я уж давно послала свой ответ переводчику. Большинство моих замечаний — конкретных — совпадают с Вашими, и я очень этим горжусь. И «сласть поклонов» и «вплоть прибиты» и т. д. У него не без находок (срам орденов, напр.), но он синтаксически провалил две ударные строфы: о Бестужеве и Рылееве. Был перевод 1905 г., некоего Виноградова (я не знаю, кто это); там — явно не соблюден не только ритм — размер, но строфы звучали и горько и сильно и по-русски, читателю доносилось естественно.
А у нового переводчика тут ничего не поймешь, не прочтешь, синтаксис — головоломка (зато наверное «точнее»).
С Вашим отзывом я решила поступить так. Я не напишу «перевод плохой», а перепишу и пошлю все Ваши конкретные замечания.
А послали вы ему Вашу книжку? Надеюсь, да. Очень мне не хочется, чтобы этот человек «загинул», растворился, пропал, очень у меня всегда за него сердце болит — что бы он ни выкаблучивал. Жизнь свирепо расправилась с ним за его ошибки (переводческие и не переводческие), а впереди, боюсь, расправится еще свирепее.
