легитимности выборов. Как можно разгромить идею легитимности выборов?! Как можно разгромить идею общественного договора и говорить, что ты — либерал?! Но главное — как можно за ТРИ ЧАСА, с семнадцати [часов] до двадцати переверстать номер?! Какая могучая сила должна быть включена для того, чтобы за 3(!) часа переверстать номер! И какими непорядочными людьми надо быть, чтобы первые черновики соглашения, — благородного соглашения о легитимности! в котором каждый вносит свои пункты, свои условия (общественный договор, идея-то: вносите любые пункты) — чтобы ЭТО торпедировать в условиях, когда есть [ещё только] первый черновик! Статья в «Коммерсанте» выходит, в ней оболгано всё! И совершенно ясно, что поскольку передача-то Гордона выйдет в воскресенье, и все увидят поднятые руки, то эта ложь будет компрометировать одного человека — «Коммерсант» и его руководителя, и больше никого. Значит, это было колоссальное давление на канал, чтобы канал не выпустил передачу! Канал ВЫПУСТИЛ передачу! На следующий день давление стало ЗАПРЕДЕЛЬНЫМ! Оно было отбито во вторник, и было сказано, что договор будет подписан в четверг. А в среду с высочайшего либерального уровня было РАЗГРОМЛЕНО соглашение и «Лиге избирателей» было сказано: «Не сметь это подписывать! Вы думаете, что это понравится Кремлю, а нам это НЕ НРАВИТСЯ!» И сказано это было либеральным крылом Кремля.
Стало ясно, что нелегитимность нужна вообще! Одновременно с этим, «Круглый стол 12 декабря» заявил, что он ничто не признает легитимным — любые самые прозрачные выборы! Парфёнов с тоской вышел из соглашения. Всё вступило в новую фазу. Запахло кровью и эксцессом. Очень сильный запах! В этот момент мы сидели и занимались только одним. Мы занимались тем, что следили за чистотой выборов. Я должен вам доложить что сделали группы наших наблюдателей, в которые входили многие тысячи людей (ибо все же люди по цепи переговаривались друг с другом), и группа тех, кто собирал информацию, в которую входили сотни людей. Мы собрали и расклассифицировали ВСЕ претензии ВСЕХ, кто наблюдал за выборами: американской организации «Голос», радио «Эхо Москвы», Григория Явлинского, партии «Правое дело», Геннадия Зюганова [и других]- мы собрали ВЕСЬ массив претензий. Весь! После умеренной, очень умеренной обработки этого массива, когда отсеивались только заявления по принципу: «выборы нелегитимны на данном избирательном участке, потому что там узкий коридор и грязный пол». Вот когда такие вещи говорились — это отсеивалось. Всё остальное было нами ПРИЗНАНО, понимаете? Не анализировалось по различным видам, а было ПРИЗНАНО! Мы сказали: «Если есть хоть одно замечание принципиального типа на одном из участков, мы этот участок ВЫЧЁРКИВАЕМ!» Это называется «принцип максимальной верхней грани» — вот сколько могут составлять МАКСИМАЛЬНЫЕ претензии, да? Вот если есть некий идеальный суд, то он всё равно часть претензий удовлетворит, [часть — ] нет. А вот если он удовлетворить 100 % претензий всех кто говорит, что выборы были нечестными, [то] сколько будет претензий? Реально выяснилось, что это 495 участковых избирательных комиссий. Четыреста девяносто пять! (Может быть сейчас, мы ещё 5–6 добавим.) А их — 95 ТЫСЯЧ. И максимальный уровень коррекции в случае, если приняты все претензии, составляет 0,4 %. Я же не говорю, что не было махинаций где-нибудь внутри этих участков и всего прочего. Но через 2 дня будут выложены 95000 участковых избирательных протоколов, подписанных оппозиционными партиями. Все их просуммируют, и будет ясно, что разница составляет полпроцента!
Да. Говорите. С Тверской — говорите!
[Аплодисменты]
[Наблюдатель]
Добрый вечер. Я прошу прощения за некоторую заминку. Наша группа присутствовала на площади Революции, Манежной и Тверской. Приблизительно в 9 часов вечера Тверскую перекрыли в том месте, где она втекает в Пушкинскую площадь, и вот где-то спустя минут 10 после этого на углу около дома 16 (по- моему, Галерея Артиста, если я не ошибаюсь) образовалась такая объёмная куча ОМОНа в полном обмундировании, щитках и т. д. Раздались какие-то крики, причём в основном женские сначала — визг такой достаточно истеричный… Потом скандирование какое-то. И после этого — там что-то случилось, я просто не мог видеть, что там произошло, всё было оцеплено, я стоял где-то в метрах 15 оттуда — произошло что-то (не могу сказать точно — что)… Очень много рук со всякого рода фотосъемкой сразу там стало что-то снимать. Через несколько секунд подъехало сначало два ПАЗика, потом ещё три, и стали грузить туда людей.
В основном, это были ребята лет 20–25. Они сопротивлялись, дёргались…Но я не заметил ни малейшего признака того, что ОМОН действовал жестоко, вернее жёстко — этого не было. Он, насколько это может быть аккуратно в данной ситуации, грузил их в ПАЗики. Там раздавались какие-то крики… Кто-то пытался что-то фотографировать… Но это всё перебивал голос из громкоговорителя — какой-то полковник говорил, что, мол, граждане, не поддавайтесь на провокации, следуйте к метро, и объяснял, как туда пройти. На мой взгляд, эта провокация не была масштабной, но она была. И женщина, которая шла, видимо, не с митинга, но проходила мимо, она просто ко мне подошла и сказала, что Вы уж туда не ходите — молодёжь разбушевалась. Вот так она сказала.
[Кургинян]
Это человек 25? Сколько их было, молодёжи?
[Наблюдатель]
Понимаете, это происходило за спинами ОМОНа… Ну, погрузили сколько — я видел. Человек…где-то дюжина…может быть, 15 человек.
[Кургинян]
Понятно. Понятно, спасибо!
[Аплодисменты]
Значит, совершенно ясно, что будут даны абсолютные доказательства того, что в выборах не было всего того, в чём их обвиняли (вот шли по следу парламентских): что не было подлогов, что не было грубейших массовых фальсификаций. А что там было на участковых избирательных комиссиях — это отдельный вопрос, ибо закон политики гласит: если протокол подписан оппозиционными партиями — всё! В противном случае, есть дополнение к протоколу, которое говорит о том, что данный участок не действителен или он проблемен. Тогда можно поднять верхнюю грань. На сегодняшний день верхняя грань: 0,4–0,5 %. Они все понимают, что победа состоялась. Эта победа состоялась потому, что Зюганов согласился на переход с коммуно-патриотического поля на коммуно-оранжевое, и на этом поле его похоронили как политическую фигуру. Как бы дальше ни развивался процесс, как бы он ни был силен в оранжевую сторону, он там ТОНЕТ уже, понимаете? Ну, предположим, что он там присоединяется (а как видите, он не присоединился! он не пришёл мёрзнуть в эту сотню людей, да, или тысячу, которая там остановились). Уже есть одно оранжевое море (там уже нет коммунистов, там нет кандидатов в президенты — всё выбыло!). Протесты будут идти уже по поводу легитимности всего в целом: по поводу того, что не было других кандидатов, по поводу того, что не так было распределено время. Они не будут по поводу победы < это не оговорка? не должно быть «проигрыша» вместо «победы»?> Зюганова. Все кончено! Это — результат ФАНТАСТИЧЕСКОЙ деятельности последнего периода. Я наблюдал 96-й год, я никогда не был в восторге от партии. Но я никогда не считал, что партия с этим лицом — Зюганов, вот такой, как он есть, каким я его знал, такой вполне осанистый, хитроватый, матёрый, осторожный человек с ОЧЕВИДНО коммуно-патриотической репутацией, — повернётся и вдруг сделает этот оранжевый маневр! Ну, либеральный — не важно. Это сокрушительный манёвр! Почитайте обращение штаба КПРФ перед выборами к гражданам: граждане, мы все сделаем, Зюганов будет переходным президентом, будут либеральные реформы, будет ещё что-то… Что это всё такое в газете «Правда»?! Либеральный электорат не читает газету «Правда». Газету «Правда» читает коммунистический электорат!
Таким образом, всё, что сейчас произошло, является для меня горькой-горькой трагедией, а вовсе не великим праздником души. Да, мы сумели отстоять национальную независимость. Впервые, в России, оранжизм получил полноценный отпор!
[Аплодисменты]
Я могу сказать, что в очень каком-то специфическом смысле — специфическом! — глобальный оранжизм оказался разгромлен под Москвою так же, как когда-то оказались разгромлены фашисты. Никаких прямый параллелей нельзя проводить!
[Аплодисменты]
Там — это была великая победа, купленная огромной кровью, а здесь — это пока что частное
