толще листа бумаги. Какой толщины обычно должна быть стенка брюшной полости?
— Ее ткань состоит из нескольких слоев — собственно кожи, жирового слоя, подкожной клетчатки, мышечного слоя и пленки. В данном случае отсутствует жировой слой и мышцы. В сущности, через шрам можно прощупать позвоночник.
— И последняя женщина?
— Миссис Принц из Бельгии.
Хайсмит поднялся.
— Я не сомневаюсь, что мы пришли к соглашению не подвергать ее с нашей стороны перекрестному допросу в силу того состояния, в котором она находилась.
— И я обратил на это внимание суда, сэр Роберт. Но в данном случае речь идет не о показаниях миссис Принц. Мы слушаем профессора Лайтхолла. Вы можете продолжать, профессор.
— После двух операций у миссис Принц также остались два шрама. Один вертикальный и длиннее второго шрама, который напоминает аналогичные разрезы у других женщин. Он дал мне понять, что одну из операций делал другой хирург. Горизонтальный шрам — коричневого цвета из-за облучения, в два пальца длиной, и под ним также чувствуется провал. Не подлежит сомнению, что заживление его шло плохо.
— Справа или слева длинный вертикальный шрам?
— Слева.
— Миссис Принц показывала, что левый яичник у нее извлекал доктор Дымшиц. Что вы можете сказать о качестве этой операции?
— Я не нашел свидетельств того, что была изъята часть мышечной ткани и что ткань подвергалась воспалению. Операция проводилась подобающим образом.
— Скажите, профессор, какой длины должен быть нормальный разрез при таких операциях, которые вы проводили?
— От трех до шести дюймов, в зависимости от предпочтений хирурга и характера оперативного вмешательства.
— Но не в дюйм или два длиной? — спросил Баннистер.
— Конечно, нет.
— Повсеместно ли вы видели такие шрамы после овариэктомий?
— Я оперировал и здесь, и в Европе, Африке, на Ближнем Востоке, в Австралии, а также в Индии. Никогда в жизни мне не доводилось видеть таких шрамов. Даже последние швы были ужасающе неряшливы. Все раны неоднократно воспалялись и вскрывались.
Лайтхолл снова засунул свои записи в карман, а зал суда застыл в молчании, говорящем о том, что присутствующие просто не в силах оценить суть его показаний. Сэр Роберт, поняв, что получил сокрушительный удар, предпринял попытку как-то нейтрализовать показания профессора.
— Явствует ли из ваших слов, — сказал Хаисмит, — что вы учитываете разницу между роскошными условиями модных клиник Уимпола и Вигмор стрит и теми что существовали в Ядвигском концентрационном лагере?
— Без сомнения.
— И известно ли вам, что правительство Ее Величества удостоило данного человека рыцарского титула за его искусство врача и хирурга?
— Известно.
— Искусство столь очевидное, что при любых условиях операции для сэра Адама Кельно было бы просто невозможно оперировать таким образом, как вы тут описывали.
— Я бы скорее предположил, что тут орудовал не хирург. Но, вне всякого сомнения, кто-то эти операции делал.
— Но не сэр Адам Кельно. Далее, известно ли вам, что в Ядвиге отправляли на смерть сотни тысяч людей одним движением руки?
— Да.
И представьте себе, что мы находимся не на Кавендиш-сквер, а в аду, в сущем аду, где ценность человеческой жизни сведена к нулю.
— Да.
— Готовы ли вы согласиться, что, будучи заключенным-врачом, который работает без сна и отдыха,стараясь сохранить себе жизнь, и видя, как в операционную заходит эсэсовский офицер без халата и маски, вы практически ничего не можете поделать?
— Должен согласиться.
— И вам, конечно, известно, не так ли, профессор Лайтхолл, что британские медицинские журналы полны статей, рассказывающих о случаях лейкемии вследствие радиационного поражения, о том, что облученные женщины рожают уродов или нежизнеспособных детей.
— Да.
— И вам известны случаи гибели врачей и рентгенологов от облучения, поскольку в сороковых годах о нем было известно значительно меньше, чем сегодня.
— Известны.
— И неужели вы будете возражать против того, что к врачу, вырванному из нормальной жизни и ввергнутому в этот ад, нельзя предъявлять завышенных требований?
— Возражать я не собираюсь.
— И неужели вы не согласны, что существуют самые разные мнения относительно того, какой длины должны быть послеоперационные шрамы и сколько времени должна длиться операция?
— Минутку, сэр Роберт. Теперь я чувствую, что должен прервать вас. Полостные операции, которые проводятся через отверстие размером буквально в замочную скважину, и излишняя быстрота их никогда не приводили ни к чему хорошему, и даже в те дни любой польский врач отлично знал это.
— Можете ли вы сообщить милорду и присяжным — придерживаются ли английские врачи более консервативных взглядов, чем польские?
— Ну, я могу с гордостью засвидетельствовать, что, как бы там ни было, мы стараемся не причинять пациенту излишних страданий. Но хочу обратить внимание, что после обследования миссис Принц, которую оперировали два польских врача, стало ясно, что один действовал подобающим образом, а другой — нет.
Сэр Роберт яростно дернулся, и мантия сползла у него с плеч.
— Я предполагаю, что между английскими и континентальными хирургами существует так много теоретических расхождений, что о них можно спорить годами и не прийти к соглашению ни по одному пункту.
Оливер Лайтхолл терпеливо переждал, пока сэр Роберт успокоится после эмоциональной вспышки.
— Сэр Роберт, — мягко сказал он, — после обследования этих женщин двух мнений быть не может. Они подвергались грубым и жестоким, отвратительным операциям. Если не прибегать к медицинской терминологии, то это была работа мясника.
Пауза, возникшая в дискуссии двух человек, достигла такого накала, что напоминала шипение бикфордова шнура, за которым должен последовать оглушительный взрыв.
Господи, подумал Гилрой, эти два почтенных англичанина готовы вцепиться друг в друга, подобно дикарям.
— Я хотел бы задать профессору Лайтхоллу несколько вопросов относительно медицинской этики,— быстро вмешался он, пытаясь разрядить ситуацию.— Вы не возражаете, сэр Роберт?
— Нет, милорд, — ответил Хайсмит, чувствуя облегчение, что может покинуть поле боя.
— Мистер Баннистер?
— Я не сомневаюсь в квалификации профессора Лайтхолла, которая позволит ему ответить на вопросы вашей чести.
— Благодарю вас, — сказал судья. Подбирая формулировку вопроса, судья Гилрой отложил карандаш и крепко растер руками лицо. — Перед нами, профессор, свидетельства двух врачей, которые утверждают, что, должны были сделать выбор — согласиться или пойти на смерть, в результате чего операции делались
