— Благодарю вас, мистер Кэди. Вас в баре ждет джентльмен.
Эйб медленно опустился в кресло напротив Шоукросса и заказал виски со льдом.
— Я изменил свое решение, — сказал Шоукросс.
— Почему? — осведомился Эйб.
— Я и сам толком не знаю. У меня не выходит из головы Питер ван Дамм. Словом, Эйб, я думаю, что никто не отменял правил честной игры. Только их и надо придерживаться. Черт побери, я же англичанин.
— Ле хаим.
— Твое здоровье. Передай, пожалуйста, Бену и Ванессе мою любовь. Когда ты вернешься в-Сусалито, не беспокойся относительно дела Кельно и сразу же принимайся за новый роман.
— Не можете ли вы минутку помолчать? — Эйб задумался. — Шоукросс, когда Бог задумал сделать издателя, он имел в виду именно вас.
— Очень любезно с твоей стороны. Я сказал Джоффу, Пэм и Сесилу, что собираюсь остаться с тобой. Они взяли назад свои заявления об увольнении. Они будут рядом со мной.
— Что меня не удивляет. Они весьма достойные люди. И еще до того, как дело завершится, многие из нашего окружения покажут, чем они являются на самом деле.
10
Февраль 1966 года
Представленные сэром Адамом Кельно документы были с глубоким уважением приняты и тщательно изучены Королевским хирургическим обществом Эдинбурга. Хотя Адам Кельно редко общался с коллегами, держась от них на некотором отдалении, он, без сомнения, считался выдающимся авторитетом в области диетологии, организации службы здравоохранения и образцом стойкости во время выпавших на его долю испытаний.
Хотя Кельно продолжал скромно практиковать в Соутарке, пользуя пациентов из рабочего класса, он писал статьи и выступал по самым разным вопросам своей специальности.
Необходимость выступать в Эдинбурге всегда воспринималась им с удовольствием, и он так составлял расписание своих лекций, чтобы поездка совмещалась со своеобразным отдыхом на колесах.
За окном машины пролетали обширные заросшие низины. Включив кипятильник, Анджела наливала ему горячий чай из термоса. Адам целый день мог ехать по мрачным долинам Шотландии, испытывая искреннюю радость от общения с природой после долгих часов, проведенных в Лондоне.
Они останавливались у деревенских таверн, крытых почерневшей от времени дранкой; мимо неторопливо трусили верхами дюжие шотландцы, следуя за которыми они проезжали мимо пастбищ.
Запах навоза проникал в салон машины.
В какое-то мгновение Адаму показалось, что он снова в Польше, в своей родной деревне, хотя ничто тут не напоминало о ней. В его родных местах хижины стояли, прижавшись к земле, и жизнь была там бедной и простой. Но пейзажи, раскинувшиеся по обеим сторонам дороги, и крестьяне, встречающиеся им по пути в деревнях, невольно вызвали печальные воспоминания.
Перед капотом машины вырос еще один всадник, заставив их резко притормозить. Это был мальчик лет двенадцати от роду, рядом с его лошадью бежала пара собак.
Это я, а чудовище на дороге могло быть моим отцом. О, бедный малыш. Что его ждет здесь? Что ждало бы меня? Мысли в голове моего отца ворочались медленно и тяжело, напоминая валуны на пустынных полях.
Пришпорь коня, парень! Гони его галопом. Скачи в город, который даст тебе спасение.
Я ненавижу тебя, отец!
Адам переключил скорость и медленно пополз вслед за стадом коров.
Я спрятался в соломе. Отец ворвался в амбар и стал орать мое имя. Он отбросил охапку соломы и рывком поставил меня на ноги. Я чувствовал, как от него несет водкой и чесноком. Он швырнул меня на пол и лупил, пока не задохнулся и не остановился перевести дыхание.
Он уселся за столом по другую сторону от меня, рыгая и смердя. Листья капусты и кусочки мяса облепили его грязную бороду, и он чавкал, как животное. Рыгая, он облизывал пальцы и жаловался, что должен деньги еврею, живущему в деревне. Все в деревне были должны этому еврею.
Схватив, он затряс меня изо всех сил и расхохотался, увидев мой страх. Почему он не колотил моих братьев и сестер? Почему он бил только меня? Потому что мать любила меня больше остальных, вот почему.
Через щель в перегородке, которая разделяла наши комнаты, я видел его, стоящего голым. Член у него был огромный, темный, безобразный и весь перевит венами. Он блестел от влаги, исходящей из тела моей матери. Почесывая его, он играл своей огромной мошонкой, болтающейся между ног.
Как я ненавидел его член и его яйца! Они заставляли мою мать плакать, когда он занимался с ней этим делом. Он хрюкал, как свинья, когда влезал на нее.
Если бы я мог, то взял бы камень и размозжил ему яйца. Я бы отрезал их ножом.
Я хотел спать, свернувшись калачиком рядом с матерью. Как она приучила меня засыпать, пока я не вырос. Груди у нее были большими и теплыми, и я любил утыкаться в них лицом и трогать их пальцами. Она не мешала мне, потому что я был еще малышом. Днем я любил зарываться лицом в ее юбку, и она поднимала меня и прижимала к груди.
Увидев меня на руках матери, он отрывал меня от нее, тряс и бил. Я вечно ходил весь в синяках.
Мне пришлось уехать в город, где он не мог найти меня.
Земля была покрыта снегом, когда я стоял у могилы матери. Она умерла из-за него, как будто он убил ее собственными руками.
Теперь он стар и не в состоянии ударить меня, и его грязный орган больше не действует.
— Адам! Адам!
— А? Что?
— Адам!
— В чем дело?
— Ты гонишь. На спидометре почти сто миль в час.
— О, прости. Я что-то задумался.
В клинике, как всегда, было полно пациентов, но из Оксфорда на несколько дней приехал Терренс Кемпбелл, так что все было в порядке. Осенью у Терри начнется практика в больнице. Как было бы здорово иметь его в помощниках. Мальчик весь день работает с ним бок о бок; делая уколы, проводя лабораторные исследования, беря анализы, консультируясь со своим учителем относительно диагнозов. Он прирожденный врач.
Наконец ушел последний из пациентов, и они расположились отдохнуть в кабинете Кельно.
— Что ты об этом думаешь? — спросил Адам, поднимая к свету рентгеновский снимок.
Терри пригляделся к нему.
— Тени. И пятно. Туберкулез?
— Боюсь, что рак.
Терри глянул на имя на конверте.
— У этой бедняжки пятеро детей.
— Рак не выбирает, — ответил доктор Кельно.
— Я понимаю, но что станет с детьми? Им придется отправляться в сиротский приют.
— Я хотел бы поговорить с тобой на эту тему. Это часть нашей профессии — справляться со своей слабостью. Если ты хочешь стать по-настоящему хорошим врачом, ты должен найти в себе силы, которые помогут сохранять спокойствие, даже при виде тела друга. Врач, который позволяет себе умирать с каждым пациентом, долго не протянет.
Терри кивнул головой, но продолжал изучать рентгеновский снимок.
