Тайна Jardin des Plantes

— Мама?.. Папа?.. — наконец выговариваю я дрожащим голосом. — Что… что вы здесь делаете?

Руки у меня дрожат, мысли в голове путаются.

Отец пристально смотрит на меня.

— Я… наверно, я сплю, — бормочу я, глядя на этот огромный лес, на бескрайнее озеро, на белых обезьян, внимательных и спокойных… и на мамину улыбку.

— Конечно, ты спишь, Тринитэ, — говорит отец. И, хлопнув в ладоши, с лукавым видом прибавляет: — Ведь ты, как и я, знаешь, что все есть сон…

— Эй, эй!..

Мой удивленный возглас наконец выводит Сильвена из оцепенения. Он, как и я, тоже видит, как все вокруг постепенно исчезает, рассеиваясь, словно мираж.

— Что происходит?! — произносит он возбужденно, обводя глазами поляну, деревья, озеро.

Отец приближается к Сильвену и, мягко прижимая к его лбу указательный палец, говорит:

— Ты недооцениваешь самые тайные, глубоко скрытые детали своего воображения, Сильвен Массон…

Вокруг нас что-то начинает происходить. Я пристально разглядываю идиллический пейзаж, пытаясь зафиксировать все элементы, все пропорции, но не могу уловить, где и как происходят перемены. Однако все вокруг действительно меняется.

— Кто сказал, что воображение — не орган созидания? — произносит с улыбкой отец. — Что это не мощнейший генератор образов?

Он указывает на огромную поляну, и все вдруг кажется мне более сияющим, более глубоким. Контуры деревьев становятся более четкими, сверкающее озеро — почти живым. Запахи усиливаются. Даже сама тишина этого подземного Эдема, кажется, издает неслышные звуки — разноцветные и осязаемые.

«Да, так и есть: разноцветные…» — говорю я себе, даже не пытаясь скрыть восхищение. Но в целом все остается почти неизменным.

— Вот видите, — отец торжествует, — ничто не изменилось бы, если бы не ваш взгляд. Вот в этом наша сила…

Как и он, я зачарованно смотрю на эту пленительную картину. Мне кажется, что у меня на глазах волшебные очки. Не то чтобы я вижу больше, но я вижу лучше. Я вижу все.

Если бы я захотела, то смогла бы увидеть все предметы насквозь: различить текущие под корой древесные соки, каждую косточку, каждую семечку, сердцевину, клетки… Мои глаза, как микроскоп, различают мельчайшие частицы — и в то же время воспринимают целое.

— Это… чудо! — пораженно шепчет Сильвен, поворачиваясь в разные стороны.

Белые обезьяны, сидящие у его ног, все так же молчаливы и спокойны. Они смотрят на Сильвена слегка заговорщически, словно говорят: «Теперь ты один из нас…»

Кажется, я единственная, кто пытается мыслить скептически.

— Это просто какой-то трюк!

— Разумеется, — подтверждает отец. — Наши глаза — это ведь, в сущности, тоже трюк. Разве восприятие — не хитроумная выдумка природы? Это как с твоими камерами: они воспроизводят перед тобой чужие жизни, которые ты считаешь реальными, — но это всего лишь трюк, ничего не существует. А галлюцинации особенно прекрасны, когда они коллективные!

— Я не понимаю…

— Все дело во внушении, в подготовке…

— Подготовке к чему?

— К апокалипсису, Тринитэ, — произносит отец холодным тоном. — Вот, например, взгляни на маму: в течение восьми месяцев, с тех пор как она написала свой роман-катастрофу, она готовила к ней умы своих читателей…

О чем это он?

— Гиацинта много лет мечтала опубликовать роман. И вот «SOS! Париж», подписанный именем Протея Маркомира, неожиданно стал сенсацией…

— ЧТО?!!

— Последней сенсацией, — прибавляет отец.

Я в полной растерянности поворачиваюсь к маме, по-прежнему сидящей на скамейке.

Она краснеет и опускает глаза.

Но как я могу поверить, что моя мама — настоящий автор романа «SOS! Париж»? Это немыслимо! Она в жизни не написала больше десяти страниц! Но может быть, все дело в магии отца?.. В чудесах этого подземного мира? Я ловлю себя на том, что уже готова принять любые объяснения…

— Маркомир был счастлив оказаться под софитами, — снова заговаривает отец. — Его абсолютно не смущала роль самозванца… — Словно читая лекцию, он продолжает: — Другими подобными марионетками были те, кто устраивал взрывы. Они не имели ничего общего с террористами. Обычные исполнители, которых мы научили обращаться со взрывными механизмами и которым дали все необходимые инструкции, чтобы бомбы взорвались в точно назначенное время…

Помолчав, отец бесстрастным тоном прибавляет:

— Как оно и случилось в Майо.

Мой отец — организатор прошлогодних терактов?! Мама — автор книги «SOS! Париж»?! Родители, которых я нахожу в пятистах метрах под землей, в каком-то невероятном мире? Нет, это не они! Это другие люди! Возможно, другие существа! Они приняли облик моих родителей, чтобы меня обмануть!

Однако голос отца я узнала бы из тысячи. И этот голос снова звучит:

— Что до меня, мне оставалось лишь нанести заключительный удар, чтобы воплотить образы. Образы, порожденные водой. Создать новую реальность, которая воцарилась бы после потопа…

Отец поворачивается к Сильвену. Тот не в силах произнести ни слова — настолько даже он поражен услышанным.

— Сильвен, — спрашивает отец, — как вы думаете, в чем состоит секрет картин, написанных Бюффоном? — И широким жестом обводит окружающий мир — с гордостью шекспировского Просперо.

И тут же я чувствую себя внезапно ослепшей и оглохшей. Словно все мои пять чувств одновременно испытали шок.

Все становится в два раза интенсивнее: краски, запахи, звуки. Кажется, я слышу, как пробиваются из-под земли травинки и шевелится мох… Деревья стонут под ветром. Их корни цепляются за землю. Камни полуразрушенной башни вздрагивают от щекотки плюща.

И все это живет, вибрирует, все полно живительных соков и невероятной силы.

У Сильвена тоже перехватывает дыхание. Однако он находит в себе силы спросить:

— Как вы это сделали?

Отец довольно улыбается:

— Я обычный чародей: я всего лишь позволяю вам увидеть…

Новый широкий жест. Новая волна ощущений — красок, звуков, запахов…

Сильвен, как и я, застывает с открытым ртом.

Белые обезьяны по-прежнему сидят на земле, видимо ожидая знака «хозяина», чтобы ожить.

С трудом шевеля языком, Сильвен наконец спрашивает:

— Но… почему вы здесь?

И сразу вслед за этим мне удается выговорить самый важный для меня вопрос:

— И… кто ты?

Вдруг мне кажется, что отец за одно мгновение постарел на несколько лет.

И вот он начинает рассказывать.

* * *

— Мы последние… — произносит он глухим голосом. При этих словах белые обезьяны испуганно сжимаются, словно под угрозой удара.

— Последние? — переспрашиваю я. — Последние кто?