тирады против Маркомира… Чем же его роман ее так встревожил? Чего она боится?»
Все эти вопросы оставались без ответа.
Он едва не упал, споткнувшись о велосипедную шину на углу улицы Наварры, но не обратил на это внимания.
«Да еще опустевшая обезьянья клетка… И этот жуткий концерт остальных животных…»
Это воспоминание, смешавшись с алкогольными парами, резко атаковало мозг молодого профессора, который даже вынужден был на пару секунд прислониться к балюстраде у станции метро «Площадь Монж».
— К счастью, я уже почти пришел, — пробормотал он, снова продолжив путь.
Несколько минут спустя, миновав отель «Арена» — скромную трехзвездочную гостиницу, где иногда завтракал, — Сильвен уже набирал код на входе в подъезд своего дома — номер 47 по улице Монж.
По правде говоря, он не слишком любил эту улицу, одну из главных артерий Пятого округа, неизящно окаймлявшую холм Святой Женевьевы. Эта широкая улица, с богато украшенными каменной резьбой, но при этом совершенно однообразными фасадами домов, наглядно демонстрировала, как исказился облик старой Лютеции в эпоху Наполеона III. Архитекторы как будто хотели, чтобы через эти широкие проспекты из города полностью выветрился старый дух, что отвечало урбанистским склонностям барона Османа, главного вдохновителя реконструкции того времени, и общей грубоматериальной атмосфере девятнадцатого века. Лишь бургундский геометр Гаспар Монж получил от этого явное преимущество — его имя сохранилось для последующих поколений в названии улицы. Что же касается остальных…
Но вот уже десять лет Сильвен жил в этом доме. Окно его квартиры, к счастью, выходило не на улицу.
Он вошел в подъезд тихо, словно заговорщик.
Один этаж… два этажа… три этажа.
Каждый лестничный пролет давался ему со все большим трудом.
Преодолевая их, Сильвен ворчал вполголоса, потому что это придавало ему сил. Все-таки, наверно, не стоило лезть в колодец… По телу до сих пор пробегал озноб от ледяной воды подземелья. К этому добавились усталость и воспоминания о сегодняшнем вечере.
— Ладно, завтра будет видно, — выдохнул он, добравшись наконец до своей квартиры на пятом этаже и неловко всовывая ключ в замочную скважину.
Старая, пожелтевшая от времени дверь тихо заскрипела.
— Home, sweet home, — иронически пробормотал Сильвен, бросая пиджак на спинку кресла, заваленного разноцветными папками.
Всякий раз, приходя домой, молодой профессор испытывал одновременно облегчение и некоторый душевный дискомфорт. Облегчение — оттого, что наконец попадал в свое привычное отшельническое убежище; дискомфорт — оттого, что оказывался наедине со своими внутренними противоречиями, сомнениями и проблемами. Обычно он, войдя, не сразу зажигал свет, как если бы хотел приручить таившиеся в комнатах тени. Особенно — тени книжных шкафов. Вездесущие, всепоглощающие, они обитали в темноте, и их очертания напоминали спящих драконов.
Единственной точкой света был красный огонек автоответчика.
Осторожно ступая, Сильвен приблизился к телефону. Удивительно, что в нынешний век эсэмэсок еще кто-то пользуется таким архаичным способом связи…
«— Привет, это снова Оливье. Я по поводу твоего романа…»
Сильвен пожал плечами и снова коснулся кнопки автоответчика.
«Сообщение стерто».
Легкомысленное отношение к нему издателя — вот еще одна вещь, о которой он старался не думать, особенно после реакции матери на известие о том, что он пишет роман.
«Но разве я не заслуживаю такого отношения?» — спросил себя Сильвен, одну за другой зажигая лампы в комнатах. Несмотря на то что они давали мягкий свет, приглушенный абажурами, вид квартиры показался ему невыносимым. Повсюду заставленные книгами ряды стеллажей из ИКЕА — до самой ванной комнаты.
«В один прекрасный день я закончу так же, как композитор Алькан, — раздавленный грудой собственных книг», — поморщившись, подумал Сильвен.
В самом деле, многие стеллажи опасно накренились, поскольку книги стояли и лежали на полках в несколько рядов.
— Ну и хаос! — пробормотал он, случайно задев тяжелый «Атлас подземного Парижа», который рухнул на пол, подняв облако мелкой сероватой пыли.
Вид папки, лежавшей на низком журнальном столике, напротив камина с неубранной золой, вызвал у него чувство вины. Это была большая красная папка, толстая и тяжелая, содержимое которой едва умещалось внутри, а несколько густо исписанных листков выскользнули на пол.
Профессор с досадой покусывал губы, чувствуя усталость при одной только мысли о том, чтобы наклониться и поднять выпавшие листки.
Он отвернулся, но тут же ему бросились в глаза десятки томов с похожими названиями — вроде «Загадки и тайны Парижа: мифологическая география», — которые словно поджидали нового «родственника».
Сколько времени прошло с тех пор, как Сильвен последний раз притрагивался к своей рукописи? Сколько сообщений оставил ему Оливье, его старый приятель и бывший однокурсник? А ведь он знал, что Оливье готов был оплатить издание его книги из своего кармана, поскольку не мог рисковать деньгами своих акционеров…
«Но ведь не думает же он, что книга пишется так же быстро, как статья?» — лицемерно оправдывался профессор перед самим собой, прекрасно сознавая иллюзорность этой отговорки. Лишь одобрение со стороны матери могло бы подхлестнуть его вдохновение, хотя Сильвен и понимал, что это полный абсурд. Да, неудачный старт у его первого романа…
— Что за каша у тебя в голове! — раздраженно пробормотал он в свой адрес, наливая себе стакан «легкой» кока-колы.
Газированный напиток вызвал у него легкую отрыжку.
— И почему я пью эту дрянь? — проворчал он.
Однако ему надо было избавиться от привкуса анисового ликера во рту, а вместе с ним прогнать ощущение глубокой усталости и беспомощности. Столько всего произошло сегодня вечером… Столько воспоминаний осталось после каких-то нескольких часов!..
Чувствуя подступающую к горлу тошноту, Сильвен подошел к окну и распахнул его настежь.
Свежий воздух слегка взбодрил его и одновременно успокоил. Тем более что вид из окна был сказочный.
Его дом, при всех своих архитектурных недостатках типично османовского стиля, был построен в очень необычном месте — возле древнего амфитеатра, возведенного в те времена, когда Париж еще назывался Лютецией, и восстановленного в период с 1869 по 1916 год. Правда, перед этим велась бурная полемика о его судьбе — подрядчики строительства из «Компании омнибусов», предшественницы нынешней RATP, посматривали недобрым глазом на это археологическое открытие, из-за которого они рисковали потерять немало денег. Понадобилось множество петиций, подписанных известными деятелями культуры (в том числе Виктором Гюго), чтобы амфитеатр второго века не стал жертвой «воинствующего урбанизма» Третьей республики.
«Какая удача!» — в который раз подумал Сильвен, перегибаясь через подоконник и склоняясь над жардиньеркой, заросшей травой.
И хотя площадь амфитеатра сократилась примерно на треть по сравнению с изначальной, на его широком пространстве отдыхал взор профессора, когда он, утомленный книгами и выписками или, как сегодня, усталостью, смотрел на этот круг песка, окаймленный тройным кольцом древних каменных ступеней, деревьев и домов. В этом почти не посещаемом туристами городском саду, окруженном огромными домами, старики играли в петанк, молодежь гоняла мяч. Другие посетители читали газеты, флиртовали, отдыхали — там, где некогда их предки смотрели на гладиаторские бои. Иногда
