— Это все?
— Простите?..
— Ты пришла только ради того, чтобы показать мне вот это?
Я ничего не понимаю.
— Но разве…
— Ты и в самом деле думала, что я тебе поверю? У тебя, скорее всего, и нет никаких записей! А это ты сварганила прошлой ночью, так?
Он начинает перебирать лежащие на его столе бумаги с таким видом, словно меня уже нет в кабинете.
— Ты могла бы, по крайней мере, сделать это не так топорно, — прибавляет он через некоторое время, не глядя на меня. — Мой сын делает такие «спецэффекты» гораздо лучше — всего лишь с помощью цифровой камеры…
Это мне совсем не нравится! Я приношу ему на блюдечке ценнейшую улику — а он думает, что я его разыгрываю! Всё с ног на голову!..
— Но вы же видели этот…
Он наконец поворачивает голову ко мне и удивленным тоном произносит:
— Ты еще здесь? Ты что, не понимаешь, что мне хватает работы сегодня утром?
У меня буквально челюсть отваливается. Этот тип не шутит…
— Но вы хотя бы пересмотрите запись еще раз!..
Паразиа страдальчески поднимает глаза к потолку, потом снимает трубку служебного телефона и говорит:
— Люка? Ты не мог бы проводить малышку к выходу?
Прежде чем я успеваю что-то сказать, в кабинет входит коп, с которым я недавно разговаривала в коридоре. Он берет меня за руку и слегка подталкивает к двери.
Глава 16
— Почему от меня это скрыли? — жалобно спросил Любен. — Зачем понадобились эти россказни про ветосмотр, если на самом деле обезьяны исчезли?
Голос его отдавался под влажными каменными сводами душного вивария, где они втроем с Жервезой и Сильвеном заперлись прямо перед носом у канадского туриста, который собирался сфотографировать кайманов. Но сейчас было не до туристов.
В круглом помещении с приглушенным зеленовато-желтым светом стояли террариумы рептилий. В центре находился бассейн кайманов, имитирующий одно из таких гнилых болот, в каких они обычно живут в природных условиях. Сейчас кайманы спали в этом «болоте», разинув пасти. В соседнем бассейне спали галапагосские черепахи. Только рептилии казались обеспокоенными. Боа, питон, варан, хамелеон, повернув голову к вошедшим, пристально за ними наблюдали.
В нескольких словах Жервеза рассказала смотрителю, что
Чуть ли не после каждой фразы она оборачивалась к сыну, словно для того, чтобы тот подтвердил достоверность ее слов.
«Не правда ли, Сильвен?» «Ведь так оно и было, Сильвен?»
— Мама, не трать слов понапрасну, — наконец произнес он. — Любен знает, как все было. Я зашел к нему после того, как мы с тобой расстались…
Смотритель вздрогнул, не зная, какую манеру поведения лучше избрать. В итоге он ограничился лишь тем, что смущенно кивнул, как школьник, застигнутый за какой-то провинностью.
Но, против всякого ожидания, Жервеза отреагировала совершенно спокойно:
— Вам стоило бы рассказать мне об этом раньше. Тогда мы потеряли бы меньше времени. А эти игры в прятки не вернут нам обезьян…
Сильвен ободряюще улыбнулся смотрителю, словно говоря: «Ну вот, все обошлось», — но Любен по-прежнему хмурился. Несмотря на свое Подчиненное положение, он терпеть не мог, когда ситуация выходила из-под его контроля.
— Но это исчезновение — настоящая катастрофа, — снова заговорила смотрительница, лицо которой осунулось и побледнело. Теперь в ней не было ничего от властной деловой женщины, распекающей подчиненного на глазах у посетителей зоопарка еще совсем недавно.
Повернувшись к Любену, который делал вид, что полностью занят тем, чтобы оттереть с террариумного стекла присохшую водоросль, Жервеза спросила уже без всякой иронии:
— Любен, вы вчера вечером не заметили ничего странного в их поведении?
— Я хорошо их изучил, — негромко произнес старик, словно не слышал вопроса, — и заметил, что иногда они ни с того ни с сего начинают нервничать…
— И что? — не выдержав, спросил Сильвен.
Любен повернул голову к своему воспитаннику, которому поведение матери и старшего смотрителя казалось все более и более странным.
— Пока ты, Сильвен, был здесь, все было по-другому. Помнишь, мы вместе их кормили…
Помолчав, старик уже тише прибавил:
— А с тех пор как ты уехал, я хожу их кормить один…
— Хочешь сказать, это я во всем виноват?
— Иногда они меня прямо пугали, — продолжал Любен, игнорируя вопрос Сильвена. — Что-то такое было в их взглядах… Как будто они на меня злились или в чем-то упрекали… — Он медленно повернул голову к Жервезе: — В конце концов я стал посылать вместо себя Жозефа или еще кого-нибудь, чтобы те их кормили…
На лице Жервезы появилось беспомощное выражение. Она подошла к бассейну с кайманами и сильно перегнулась через ограждение, словно гимнастка. Три каймана приблизились.
— Исчезли. Мои белые обезьяны исчезли!
Жервеза пристально разглядывала панцири кайманов, считала острые зубы в их пастях.
— Вы даже не представляете, какие могут быть последствия… особенно при нынешнем положении дел…
Любен на это ничего не сказал.
Апатия, охватившая обоих «старших», казалась Сильвену абсурдной. Что-то было не так в их поведении: странные интонации, странные взгляды… Ему было не по себе, он не мог заставить себя заговорить. Он редко видел мать настолько растерянной и обескураженной. Любен тоже выглядел совершенно непривычно. Сильвен с детства помнил его стычки с матерью, в которых всегда было что-то бурно-театральное. Но сегодня все было иначе. Игры сменились реальностью. Сознавая, что нужно как-то вывести их из оцепенения, Сильвен наконец нарушил молчание.
— Мам, я понимаю, что это все очень печально, — проговорил он, — но ведь, в конце концов, речь идет всего лишь о животных…
Жервеза взглянула на него и с болью в голосе произнесла:
— И это
Глава 17