Что это за место? Какой-то заброшенный парк? Обломок одного из «затерянных миров»?
Несколько строений из красного кирпича почти полностью увиты плющом. Зрелище в целом напоминает какой-то старинный романтический пейзаж.
Как будто природа решила взять реванш и вернуть себе то, что прежде отвоевал у нее человек.
— Ну что? — спрашивает Мюгетт уже с непритворной усталостью.
— С ума сойти… — бормочу я.
— Что там?
Я уже собираюсь ответить, как вдруг среди огромных папоротников появляется чей-то силуэт. Когда человек подходит ближе, я различаю старика в потрепанной униформе, выглядящего как городской Робинзон.
Он раздвигает густые заросли, и за ними оказывается… хижина! Вот это да! Сходство с Робинзоном — стопроцентное!
Я растерянно говорю:
— Хижина…
— Что? Что ты видишь?
— Охотничью хижину, — отвечаю я. — Это же надо — в центре города!..
Внезапно все исчезает: хижина, лес, Робинзон.
Я плюхаюсь в пыль на пятую точку, и мои зубы клацают.
Мюгетт роняет меня на землю, не в силах больше удерживать.
— Иногда, — негромко произносит она, — я думаю, что и тебе тоже на меня наплевать…
— Еще и обижаешься!.. Это я должна обижаться: из-за тебя я чуть не откусила себе язык! — говорю я, одновременно внимательно изучая план Парижа, который вынула из портфеля.
Я начинаю понимать.
— Это Ботанический сад, вход в него с улицы Бюффона… Вот эти здания — корпуса Музея естественной истории… Недалеко от них зоопарк. Я туда часто хожу — посмотреть на белых обезьян и на пресмыкающихся… А этот старикашка — скорее всего…
Я поднимаю голову и обнаруживаю, что Мюгетт уже нет рядом. Потом слышу ее смех у себя за спиной.
Я оборачиваюсь, и во мне мгновенно вскипает гнев.
— А ты как здесь оказался?!
— О! Кажется, гномиха злится…
— Не называй ее так! — фыркает Мюгетт и с явным удовольствием прижимается к молодому человеку.
Я готова ее убить.
— Это ты его позвала?
Чтобы замаскировать смущение, Мюгетт прячется за плечом молодого человека. Вместо нее отвечает он:
— Я пришел за ней, потому что мы собрались в кино. Начало — в два. А потом надо успеть на лекцию по философии — в четыре.
— Но я-то думала, что мы с тобой весь день… — говорю я, обращаясь к Мюгетт, но она меня уже не слышит.
— Ну что, пошли? — говорит молодой человек и берет ее за руку.
Моя подруга колеблется, в замешательстве смотрит на меня, но в конце концов следует за молодым человеком. Потом оборачивается ко мне и говорит:
— Может быть, встретимся снова после моей Лекции по философии?..
Я ничего не отвечаю. Я в ярости.
Бартелеми! Бартелеми Деэн! Я знала, что Мюгетт встречается с этим тупицей из нашего класса, но чтобы притащить его сюда, а потом вместе с ним уйти! В тот самый момент, когда она мне так нужна!.. И еще небось все ему разболтала!.
Я чувствую себя преданной. И все это — ради обжиманий со смазливым типчиком!.. Какое убожество!.. И она еще что-то говорила о рабстве!.. Телесное рабство — что может быть отвратительнее?
Я так взбешена, что даже не сразу чувствую чью-то руку на своем плече.
— Опять ты!
Я поднимаю голову:
— Да, представьте себе, комиссар: опять я…
Глава 21
Усевшись на стену верхом, Сильвен протянул руку Габриэлле.
— Давай, залезай! — прошептал он. — Только тихо — охраны тут в десять раз больше, чем раньше!
Он почувствовал, как тонкие сильные пальцы Габриэллы сжали его руку, — и в следующий миг она уже сидела рядом с ним на гребне стены.
— Боже мой! — выдохнула она, взглянув на темные массивы деревьев.
Густой бесконечный лес утопал в ночном сумраке.
Габриэлла подняла глаза к черному небу, потом прерывистым шепотом произнесла:
— Это даже сильнее впечатляет, когда нет луны…
Сильвен довольно улыбнулся. Габриэллу можно было понять: вид был действительно фантастический. Узорчатые тени ветвей, переплетающиеся с четко очерченными тенями крестов; темные массивы низкого густого кустарника; черные, темно-серые, темно-зеленые оттенки; приглушенные звуки; почти абсолютная тишина…
Переводя взгляд с владений мертвецов на городские улицы, лежавшие по другую сторону стены, Сильвен спрашивал себя: где же настоящий, реальный мир? Начинался ли он с многоквартирных домов на улице Гамбетты, электрических фонарей, полицейского, дремлющего на скамейке?.. Или же с густых древесных зарослей по ту сторону стены?..
— Шестьсот тысяч трупов, — притворно-зловещим тоном произнес он. — Четыреста сорок тысяч квадратных метров воспоминаний, сожалений, разлагающихся останков!..
Габриэлла созерцала тени деревьев с видом гурмана, изучающего накрытый праздничный стол. Никогда еще слова Сильвена не производили на нее такого сильного впечатления.
— Ну что, идем? — спросила она с детским воодушевлением.
— Идем!
И они спрыгнули со стены на землю кладбища Пер-Лашез.
Они целый час бродили по аллеям, почти не разговаривая.
Сильвену не нужно было ничего рассказывать — словно под воздействием какого-то импульса он просто слегка сжимал руку Габриэллы, и она
Слева от них появилось необычное, похожее на древний менгир, надгробие Алана Кардека — отца современного спиритизма, окруженное восторженными пожилыми поклонницами в вуалетках, сдувавшими с него пылинки и втайне мечтавшими о том, чтобы когда-нибудь их собственные останки упокоились возле останков обожаемого мэтра. Слева — могила Джима Моррисона, на которой длинноволосые молодые люди обоего пола курили сигареты с марихуаной под музыку «Дорз».
Несмотря на то что сейчас Сильвен и Габриэлла были на кладбище одни, перед их глазами, словно
