фаготексу, что от него требуется. Тук моментально подрос на четырех лапах, став похожим на стол. Я взобрался на него и в тот же миг прилип к потолку около трубы. Тук присосался к стене и трубе у меня в ногах, лишь одна его лапа прижимала мое тело.
Человек прошел поворот, двигался к нам. Он был изрядно пьян и что-то бормотал под нос. Вот он подошел к трубе. Сейчас поднимет голову и… Я плотнее сжал рукоятку пистолета и затаил дыхание. Мне даже почудилось, что слышу, как антистрахины радостно заработали челюстями, пожирая мощную струю адреналина.
Человек прошел под трубой. Заработало переговорное устройство в его руке, и он остановился. Сверху я видел небольшую плешь на его макушке, тщательно замаскированную зачесанными назад волосами. Я прицелился прямо в середину ее.
— Девкальд, отбой, — послышалось из переговорного устройства. — Из банка сообщили, что помеха исчезла.
Ба, да это оказывается мой старый знакомый Леб Девкальд — «совладелец и главный инженер казино»!
— Я же вам говорил!.. — начал было Девкальд, но собеседник исчез из эфира.
На его месте я бы тоже отключился, а на своем — вынужден был выслушать речь до конца. Это был монолог, посвященный собственной гениальности, и если бы слова превращались в маленькие камушки, их хватило бы на огромный памятник. Пусть из слов, но воздвигнув его, Леб Девкальд решил обмыть такое важное событие. Из кармана появилась плоская бутылка с ахлуа. Отпивая из нее, Девкальд запрокинул голову. Не пройди он вперед лишние полметра, сейчас бы уперся взглядом в ствол пистолета. Леб Девкальд оказался везучим: не только прошел эти полметра, но и смотрел под ноги, когда шел назад.
Едва он скрылся за поворотом, Тук опустил меня на пол. Я посмотрел на девятую кредитную карточку. Чуть больше ста тысяч. Хвастун уберег шефу почти два миллиона, но тот никогда об этом не узнает и не отблагодарит. Можно, конечно, добрать их, но жадность губит. Даже кинслеров. Иногда, обожравшись, они не могут взлететь и становятся добычей мелких грызунов.
Тем путем, что пришли, уходить теперь было опасно, поэтому я занялся дверью, ведущей неизвестно куда. Замок был с секретом, отнял у меня четыре с половиной минуты. За дверью начинался коридор метровой ширины. Чтобы не обтирать стены, я шел, выставив правое плечо. Впереди ковылял Тук. Он стал узким, будто побывал в огромных тисках, и обзавелся одиннадцатью лапами, почему-то расположенными на одной прямой. Хотел бы я знать, кого он сейчас изображает.
Коридор привел нас в «Елену и Парис». Я счел это указанием судьбы осчастливить Родроба. Аквариум с наядой, скорее всего, находится рядом с бассейном, который, как я слышал, расположен под крышей. Чтобы попасть туда, надо прогуляться по всему борделю. Что ж, рискнем.
По коридорам сновали женщины в прозрачных туниках, надетых на голое тело. Лица были такими уставшими, что казалось, будто косметика прокисла на них, свернулась и обсыпается при ходьбе: оружие отслужило и превращалось в прах. Но, как бы в подтверждение его былой силы, то тут, то там валялись мужчины, павшие на любовно-алкогольном фронте. Иногда я наступал на них, чтобы правдоподобней изображать пьяного. Впрочем, эта мера предосторожности была лишней: не только на меня, но и на Тука никто не обращал внимания. Я мог понять женщин. В пять часов утра, после трех суток бешеной фестивальной свистопляски, хочется одного — завалиться спать суток на трое.
Наяду мы нашли в комнате на последнем этаже. Она лежала на полу. Тело ее высохло и шерсть дыбилась, как наэлектризованная. Рядом валялся обнаженный мужчина с широким, женским задом. Перед тем как вырубиться, он успел обблевать половину комнаты. Я, придерживаясь второй половины, добрался до наяды и опустил ее в аквариум. Затем я выкурил сигарету и проинструктировал Тука. Придется ему действовать за двоих, у меня ведь руки будут заняты.
Наяда яростно сопротивлялась, ни за что не хотела выбираться из воды. Пришлось применить силу. В итоге моя голова познакомилась с ударами ее хвоста, а одежда — с водой из аквариума. Впридачу, шум привлек чьето внимание. Я крепче обнял завернутую в простыню наяду и прижался к стене возле двери. В дверь постучали, не дождавшись ответа, открыли. В номер ввалился охранник с пистолетом в руке. Увидев перед собой Тука, охранник замер, пытаясь сообразить, что это за чудо. Пока человек думал, фаготекс действовал. Пистолет бултыхнулся в аквариум, а охранник, тяжело охнув, осел на пол. Рана на его голове тянула на две недели госпиталя — Тук умеет бить. Такой же раной обзавелся и второй громила, охранявший служебный выход.
Через десять минут мы были возле флайера. Родроб радостно мычал, отнимая у меня наяду.
— Вези ее на корабль и сразу опусти в аквариум. Тука забирай с собой.
— А ты?
— Мне тут должок один заплатить надо, — ответил я и встал на самодвижущийся тротуар, понесший меня в сторону западной окраины города.
Начинался новый день, но улицы были пусты и флайеры не проносились над домами. Три дня праздника вымотали всех. Устали люди, устали машины, устали огни реклам. И дома были похожи на ступы, загнанные во время шабаша.
В Иолин сад я попал через забор. Ухоженные клумбы и газоны, подстриженные деревья, напоминающие геометрические фигуры, насаженные на карандаши. Из чувства протеста человеческому издевательству над природой я пошел не по дорожкам, а напрямую. Под ногами захрустели стебли цветов и ветки кустов, на серо-зеленом от росы газоне остались темные пятна от моих туфлей.
В коттедж проник через окно. Сначала заглянул в подсобное помещение и обесточил здание. Мало ли какими приборами оно напичкано, а мне лишний шум ни к чему.
Иолия лежала полураздетая на застеленной кровати. Одежда валялась на полу, а одна туфелька примостилась на трюмо между бесчисленным количеством флакончиков и баночек. Рядом с кроватью стояла почти пустая бутылка коньяка. Интересно было бы глянуть на лицо пьяной Иолии, но лежала она на животе, уткнувшись носом в подушку. Как она умудряется дышать?!
Ничего, мучиться ей осталось недолго. Я поймал на мушку подмышечную впадину, повел пистолет чуть вправо, туда, где грудь мыском выпирала из под тела. Чуть выше груди я и выстрелил.
Мне нравится тяжелое и грустное молчание Космоса. Я могу часами сидеть в темной рубке корабля и смотреть на звезды. Они наводят меня на печальные мысли о собственном ничтожестве, о недолговечности этого ничтожества, о скромности его возможностей и даже желаний. Двигатель корабля работает беззвучно, думать не мешает. Не мешают мне и Родроб с Туком. Они в грузовом трюме, болтают, как я думаю, о крепости мужской дружбы и, в доказательство слов, Родроб время от времени бросает Тука и развлекается с наядой. Не мешало бы и мне отдохнуть, но…
Я посмотрел на экран локатора. За нами гнались два быстроходных перехватчика. Через нисколько минут они выйдут на дистанцию применения оружия. Это не патрульные корабли Космопола, это привет от шефа. Наследил я двумя флайерами — взятыми напрокат и Иолиным, — отправленными на автопилоте в город. Кто-то засек их, прошелся контркурсом и засек старт корабля. Теперь предстоит бой.
Пора. Я ввел в бортовой компьютер указания о применении оружия и средств защиты, затем переключился на ручное управление. Знаю, что компьютер справится не хуже меня, но чувствую себя увереннее, когда сжимаю штурвал.
Три корабля завертелись в карусели фигур высшего пилотажа. Я старался развести нападающих подальше друг от друга, а они — догнать и уничтожить. Скорость у всех троих была примерно одинаковая, ведь я перешел с экономического хода на аварийный, пространства для отсупления — хоть отбавляй, так что бой мог затянуться если не до бесконечности, то до израсходования топлива — точно. А топлива у меня месяца на два. Перехватчики поняли это, и один из них попробовал перерезать путь к отступлению. Я «зевнул», давая ему это сделать. И тут же, «от страха», совершил вторую ошибку — подпустил обоих на дистанций выстрела.
Они выстрелили одновременно. Корабль легонько тряхнуло, на приборах задрожали стрелки- и потускнела подсветка. В следующее мгновение были поражены двигатели на обоих перехватчиках. Это сработало изобретение Тонгейса. Каждый из перехватчиков получил отраженный от моего корабля выстрел своего напарника. Не зря, выходит, я опоздал к Тонгейсу на два дня. А ведь задержка произошла по вине
