— Да потому, молодой человек, что в то время все человечество, все люди, от мала до велика, были вовлечены, я бы сказал, в гигантский, в чудовищный эксперимент, социальный эксперимент, а точнее — социальный конфликт. Общество было политизировано до такой степени, что в какой-то момент, по- видимому, произошло слияние всех биоизлучений в один мощный, в сто крат увеличенный резонансом пучок-импульс… Между прочим, именно тогда-то и поползли первые слухи об этой удивительной картине.
— Значит, вы знали об ее необычных свойствах? — тут же ввернул беглец.
Лысый пошевелил бровями, заерзал на стуле.
— Лично я многому не верил, да и сейчас не верю. Ведь вокруг нее было столько всяких сплетен, сказок, мифов!..
— Каких, например?
— Ну, хотя бы, что она является посланницей самого Всевышнего и что через нее он исцеляет нашу несчастную Землю. Или совершенно противоположное — мол, она и есть виновница всех наших бед. Или уже более реальное: эта картина есть продукт вмешательства в нашу цивилизацию чужого разума.
— Доброго или злого? — усмехнулся парень.
— Не знаю, — сердито пробурчал лысый и вновь потер виски, — но этот миф более вероятный.
— Значит, вы только сейчас убедились в ее реальном существовании?
— Наверное, — пожал плечами он и шумно вздохнул. Затем поднял глаза, колюче уставился на молодых людей и ворчливо бросил: — Может, хватит вопросов, а? А то непонятно, кто здесь подследственный, а кто… — И умолкнув, казалось, недобро скользнул по ним строгим взглядом.
Однако, беглец не опешил, не смутился и вполне искренне проговорил:
— Может, и хватит, не знаю…
Следователь тяжело выдохнул, взор его неожиданно потух, он облокотился на стол и тихо, с хрипотцой, признался:
— Вот и я не знаю.
Наступившую паузу нарушил сдавленный голос Галинки:
— Что вы намерены с нами делать?
— Отпустить, — просто, без какой-либо игры, словно невзначай, мимоходом, кинул ей эту фразу лысый, затем поднялся, вышел из-за стола, не спеша прошелся по кабинету, опустив голову и заложив руки за спину, после остановился напротив пленников, резко тряхнул своим рыжим париком и со злостью в голосе проговорил, разводя руками: — Но как это сделать — не знаю!
Он снова прошагал к столу, опустился на стул, немного посидел, изредка бросая колючие взгляды на замерших в тревожном ожидании пленников, после снова потискал пальцами виски, — теперь уже рьяно, сердито, — поморщился, вздохнул и, звонко хлопая по лежащей перед ним папке, объявил:
— В общем, так. Сейчас вас отведут в камеру, а я постараюсь подготовить побег.
— А старик? — напомнил беглец.
— А старик… он скоро сменится, стражник будет другой. Да и не это сейчас важное… — Он махнул рукой и о чем-то задумался, механически бросив: — С этого здания так просто не убежать.
— Но тогда — как?
— Пока не знаю, — хмуро буркнул лысый и снова поднялся, вышел из-за стола. — Но побег нужно осуществить как можно быстрее. — И помолчав, прибавил: — Пока о вас не доложили Первому.
Беглец встал, подошел к следователю и крепко пожал ему руку. Галинка же робко чмокнула его в щеку. Лысый потупился, пробормотал:
— Ну что вы, что вы… — Чуть помедлил и спросил: — А как быть с картиной?
— Мы ее возьмем с собой, — твердо проговорил парень, а затем добавил, вздыхая: — Это, к сожалению, единственное в вашем жестоком мире пристанище, где мы можем, более-менее, чувствовать себя в безопасности. Жаль только, не имеем возможности оставаться там долго…
— А почему? — встрепенулась Галинка. — Хоть в ней и не слишком комфортабельно, все же это, по-моему, было бы наиболее правильное решение в данной ситуации. Убежать, спрятать картину где- нибудь, войти в нее и переждать, пока все ни поутихнет, правда?
— Конечно, — согласился беглец, дернув щекой, — неплохо было бы таким образом удрать от этих псов… да и хорошо бы было все обдумать, осмыслить, отдохнуть, наконец… — Он свел гармошкой лоб, потер переносицу, а уже после возбужденно продолжил: — Но я чувствую, чувствую подсознательно, всем своим нутром, что после разгерметизации шифроблока, то есть, после внедрения в его структуру, в его сугубо индивидуальное поле инородного тела, в данном случае твоего, Галинка, вторичный заход туда безопасен только на определенное время. И, кажется, очень ограниченное! Почему — я не знаю… — Он поднял на девушку полные печали и жгучего отчаяния глаза, затем перевел взгляд на лысого и неожиданно срывающимся голосом вопросил: — Господи, да кто же я — робот или человек?!
Галинка сразу же подскочила к нему, прижалась, нежно прошептала: «Да человек ты, человек!..» А следователь смущенно отвернулся, отступил к столу, но затем все же вернулся, взял его за плечо и тихо, с надрывом, выдавил:
— Все будет нормально, парень… поверь! Должно быть нормально! Иначе, зачем мы все живем… — И улыбнулся почти одними глазами — приветливо, искренне. — А свою картину, конечно, возьмите. Иначе — как?.. Хотя это и осложнит несколько ситуацию…
— Почему? — забеспокоился беглец.
— К сожалению, о ней известно не только нам с вами. — Помолчал и бросил: — Если бы можно было повернуть время вспять!.. — Он скрипнул зубами и резко всплеснул на своих побледневших щеках желваками. — Я ведь хотел использовать эту картину для того, чтобы столкнуть лбами двух враждующих между собой лидеров, и на этой волне скорректировать ход развития нескольких соседних республик. А точнее — попытаться их объединить… — Он отчаянно махнул рукой и отвернулся.
— Что же тогда делать? — опешил парень.
— А ничего, — губы лысого снова дрогнули в улыбке. — Просто нужно ускорить ваш побег. — Печально посмотрел на них и уточнил: — Это необходимо сделать в ближайшие час-два… — Вздохнул, пожевал губу, а затем тихо добавил, возвращаясь к прежней теме: — Вряд ли эта волшебная штуковина, — он кивнул на картину, — помогла бы нам объединиться. Я это, кажется, понял, только сейчас. В первую очередь нужно переделать наше сознание, наше мироощущение, нутро наше поганое очистить, а уж потом… И никакие здесь чудеса не помогут!
А перед тем, как войти охранникам, — но теперь уже другим, — и снова увести их, опять под землю, опять в тот мрачный, трижды проклятый сырой каземат, беглец шагнул к столу, взял картину, на секунду задержался, о чем-то задумавшись, затем оглянулся на лысого и вдруг проговорил дрогнувшим голосом:
— У меня сложилось впечатление, что вы решили нам сразу же помочь, как только увидели здесь, в своем кабинете. Почему?
Следователь замер, уставившись на парня, потом опустил голову, уткнулся в ковровую дорожку и тихо обронил:
— Не знаю… — Чуть помедлил и продолжил: — Может, потому, что, наверное, еще не совсем потерял совесть, а может… — Он запнулся, повздыхал тяжело, обреченно, затем поднял на беглеца наполненные болью и отчаянием глаза и глухо закончил: — А может потому — и это, по-моему, правильнее всего будет — что вы, дорогие мои таинственные незнакомцы, каким-то образом помогли мне понять — понять четче и острее — всю безнадежность, всю бессмысленность этого идиотского мира, и я вдруг уверовал, кажется, в возможность более целенаправленной, более достойной, более справедливой жизни…
И снова их окутала звенящая и выворачивающая душу глухота подземелья. Галинка прижалась к сырой холодной стене и замерла, блаженно прикрыв глаза, — после нестерпимой духоты кабинета и испепеляющих лучей горячего солнца во дворе Управления эта каменная прохлада показалась ей сказочным подарком.
Однако уже через несколько минут спина у нее озябла, и она обхватив себя за плечи, отстранилась от стены, присела на корточки. Беглец же мрачно огляделся, вздохнул, аккуратно пристроил картину в углу
