В любом случае необходимо было тщательно замести следы. Через неделю, как и обещал мастер Кане, Бойд увез двух мелонгов с тремя пособниками в глубь страны. Там на бесчисленных железных, медных и соляных рудниках постоянно ощущалась нехватка рабочей силы. Официально здесь трудились, главным образом, осужденные на каторгу преступники, однако редкий человек выдерживал в шахте и год. Если учесть чудовищные условия жизни, это не удивительно. Между тем Валеста требовала все больше минералов, и в конце концов горное начальство втихомолку принялось скупать рабов где попало. Платили немного, зато не любопытствовали, откуда взялись невольники в королевстве, давно заклеймившем работорговлю.
На разговоры вне лагеря об этих событиях наложили запрет. Пришлось избавиться и от корабля мелонгов, как ни облизывались на него рыбаки, – вечером судно отогнали на пару миль в море и затопили. Еще сложнее дался следующий шаг. Настойчивым призывам Иигуира к гуманности не вняли, лагерь не мог себе позволить выхаживать врагов и опасных свидетелей: троих тяжелораненых варваров уничтожили, правда, быстро и практически без мучений. Уроки извлекли также из внезапности нападения. Значительно построжела караульная система, поселение обсадили колючим кустарником, вскоре сомкнувшимся в сплошную стену, а в лесной полосе мастер Кане начал создавать свою смертоносную сеть ловушек и западней.
Погибших ребят похоронили тут же, на краю леса, рядом с местом боя. Хотя все они являлись крещеными единотворцами, идею о приглашении священника отвергли сразу – истории с карателями надлежало раствориться без следа. Необходимые обряды тогда проделал мессир Иигуир.
Оглядываясь назад, Шагалан мог бы сказать, что тот удар он и остальные колонисты перенесли на удивление безболезненно. Сама по себе гибель товарищей шокировала мало: они всякого повидали, ко многому себя готовили, да и обычная детская легкомысленность в вопросах жизни и смерти давала знать. Потеря же, как ни цинично это звучит, оказалась небольшой – друзей оставалось еще полно. Ярче отложилось то, как они в первый раз почувствовали своего врага, а заодно и свою все умножавшуюся силу. Их явственно коснулось мертвящее дыхание грядущей войны…
Шагалан вынырнул из потока воспоминаний, словно из воды. Отряхнул с волос лесную труху и внимательно осмотрелся. Он здорово удалился от лагеря, но края определенно были знакомые. С минуту старательно вертел в уме окружающую картинку, не выделявшуюся из окрестностей: те же папоротники, те же кусты, несколько сосен, никаких особых примет, типа поваленных стволов, лишь особое сочетание обычного. И наконец, вспомнив, едва не хлопнул себя по лбу. Неспешно обогнул плотный ком кустарника, поднырнул под лапы огромной ели. Там, невидимая извне, приютилась скромная землянка. Юноша откинул ногой скопившийся у порога мусор и осторожно забрался внутрь. Он не был здесь уже года три, да и вообще никто не наведывался сюда давным-давно: в нос ударило запахами сырости, прения и какого-то зверья. Крохотная, совершенно пустая каморка три на четыре шага. Он провел рукой по потолку, ощупал пальцами податливую скользкость гниющего дерева. Еще лет десять, и стены обрушатся, превратив землянку в заурядную впадинку. А ведь в свое время тут перебывали почти все ребята, поочередно принимая посвящение в лесной келье.
Их, выросших в шумной ватаге сверстников, никогда не имевших возможности по- настоящему уединиться, полное одиночество оглушало, выбивало из колеи посильнее любого шокового упражнения. Вдобавок землянка замуровывалась снаружи, и человек оставался один на один с собой, даже звуки леса едва проникали. Шагалан навсегда запомнил те ощущения: плотный полумрак, изредка переходящий в темноту, и ватная тишина, только с тупой размеренностью стучат капли воды по дну плошки. Все, что можно сделать, – сесть и уйти в себя, натренированный годами разум охотно погружался в прозрачную зыбь небытия. Вскоре человек терял чувство времени, равнодушно замечал смену дня и ночи, исчезало и чувство голода. Глоток воды, короткая разминка, и снова в блестящий, яростный полусон- полуявь. Подобно гусенице, узник терпеливо томился в своем коконе, приближая момент перерождения. Обычно у тщательно подготовленного человека это занимало от четырех до восьми дней. Потом он вышибал плетеную дверь и возвращался обратно в яркий, звонкий мир, но возвращался изменившимся. Изменившимся целиком и безвозвратно. Сам Шагалан провел тогда здесь неделю…
Юноша потоптался на месте, поковырял ногой остатки сгнившего пола, а затем решительно опустился на них коленями. Стоило устроиться поудобнее, как, повинуясь давно и прочно усвоенному порядку, заработал механизм медитации. На сей раз гость вслушивался в себя – ему нужно было именно «эхо тишины», называемое иногда «убийцей чувств». Медленно скользили вослед неугомонному солнцу блики и тени, а он все продолжал свое непонятное для посторонних, но сосредоточенное занятие. Шагалан никому не рассказывал о пережитом три с лишним года назад, да и вряд ли сумел бы описать те переживания, если б и захотел. Сейчас получилось заметно легче. Вернулся в реальность он прежним, спокойным и уравновешенным. А то и лучше прежнего. Вот только возвращение ускорил едва уловимый зов чувства опасности.
Тень коснулась его кожи или колыхание воздуха, шорох или чуждый запах проник извне… вероятно, все указанное сообща подняло тревогу. Шагалан, медленно разлепив веки, глянул сквозь ресницы. У порога землянки стоял волк. Крупный, серый с желтизной, отъевшийся самец, не сходя с места, раскачивал лобастой головой, изучал непрошеного гостя. Видимо, здесь у него размещалось привычное лежбище, и он ни с кем не намеревался его делить. Даже с таким страшным зверем, как человек. Шагалан открыл глаза полностью. Теперь он и волк пристально смотрели друг на друга. Много раз юноша наблюдал знаменитый взгляд хардая, однако ныне впервые со всей остротой ощутил, что смотрит так сам. В его взгляде не было ничего: ни страха, ни гнева, ни жестокости, ни доброты. Не было и расчета возможных действий – он был готов ко всему. И очень похожие глаза взирали в ответ. Похожие, но, наверное, не столь готовые идти до конца, ибо через пару минут молчаливой борьбы волк фыркнул и опустил голову. Боком, боком он двинулся в сторону, еще пытаясь сохранить достоинство, хотя, безусловно, уступая более могучему сопернику.
Точно не случилось никакой схватки: сознание юноши осталось безмятежным, а мышцы – расслабленными. Это тоже говорило о готовности – расслабленные мышцы мгновенно выполнят любой приказ. Шагалан вздохнул, потянулся и вылез из землянки. Волк исчез бесплотным призраком. Длинные косые тени прочерчивали лес. Приближался закат, а значит – час возвращения в лагерь. Заканчивался выделенный мастером Кане день отдыха, и юноша чувствовал, что провел его не зря.
Выйдя назад к пляжу, он отправился домой. Обратный путь занял куда меньше времени – юноша шагал широко, решительно, целеустремленно. Уже завернув за последний поворот берега, приметил маленькую фигуру, одиноко топтавшуюся в полосе прибоя. Человек также увидел его и быстро двинулся навстречу, переходя на бег. Как ни слепило глаза закатное солнце, Шагалан без труда узнал Ринару.
Довольно странные отношения связывали их двоих. Познакомились они, когда фантастический план Иигуира по освобождению родины еще только зарождался. Первое знакомство тотчас перешло в первую драку, где девчонка оказалась достойным противником. В ту пору дочь Беронбосов напоминала скорее паренька, задиристого конопатого сорванца. Назревала серьезная вражда, однако по мере появления новых волонтеров будущей «армии Иигуира» равноправие Ринары подвергалось все новым нападкам. Тут хорошо знакомый Шагалан неожиданно превратился в лучшую защиту, верного союзника при стычках и конфликтах, неизбежно сопутствующих взаимному притиранию людей. В создающийся отряд, сдружившись, влились вместе. Ринара, по-прежнему участвовавшая в развлечениях и проказах наравне с мальчишками, не сразу ощутила, как неуклонно повышается сложность, напряженность игр. Между тем нагрузки росли, словно снежный ком, и вскоре ее приятели по играм стали отдаляться. Или она стала отставать от них? Даже лучший друг Шагалан всецело ушел в тот, «ратный» мир. Внезапное одиночество Ринара переживала тяжело. Чудилось, некая высшая сила грубо выпихнула ее из привычной, яркой жизни в скучный женский круг бытия: кухня, хозяйство, досужая болтовня, пустяковые тайны и надуманные волнения. Но деваться было некуда, и она постепенно свыклась.
А тут нагрянули новые проблемы. Сперва подруга Зейна, а потом и сама Ринара незаметно распустились, как дремавшие до срока бутоны, и стали прелестными, весьма соблазнительными девушками. Повзрослевшие ребята, оценив, шумно засуетились вокруг, едва не забывая о своем главном деле – подготовке к войне. Быстроглазая хохотушка Зейна раньше сообразила, какое могучее влияние ни с того ни с сего обрела. Материальных выгод оно приносило немного, разве что избавляя от нудных хозяйственных работ, зато девушка купалась в страстном преклонении окружающих. Щедрого солнца ее обаяния хватало любому, а необходимость время от времени для поддержания магии раздвигать ноги представлялась сущей
