– Брось, сказал, – поднял голову Шагалан.
Йерс засопел, еще раз пнул врага и лишь затем отошел. Встав, разведчик засунул добычу под рубаху.
– Сможешь отловить вороного? Вон он там бродит. Время сматываться отсюда; что достали – исследуем на привале.
– А эта подлюга в себя придет и опять за нами кинется?
– Иди. Никто никуда не кинется.
Когда мальчишка исчез в зарослях, Шагалан наклонился над купцом. Посмотрел на него, хмыкнул и ударил. Резко и точно. Вмиг очнувшийся торгаш дико взвыл, завертелся на земле, схватившись за щиколотку. По прикидке, на изувеченную ногу он, пожалуй, сумеет встать месяца через два-три. Если сумеет вообще.
– Ну, чего там?
Шагалан отмахнулся от настырного спутника, в очередной раз внимательно перечитывая бумагу.
– Ну, поделись, про что там написано?
– Для тебя тут ничего интересного.
– Ну…
– Хорошо, слушай. «Метлис, Иогнар Стом. Купец, полноправный член второй торговой Гильдии города Галаги. Направляется из Ринглеви в Галагу по делам торговли. Груз… ткани… меха… башмаки… кожа…» Барахло всякое. «При нем шесть человек…» Вот и Ошлин… и Хальбринс. «Заверено торговым старшиной города Ринглеви». Все честь по чести. Ну, услышал что-нибудь ценное?
– Ценное – нет, – фыркнул Йерс, – а вот приятное – да.
– Ты о чем?
– Теперь я знаю – у мерзавца впереди не только лечение, но и большие трудности. Без такой бумажки жизнь ему какое-то время будет совсем не в радость.
Шагалан не мог с ним не согласиться. Это непотребство мелонги придумали года четыре назад. Тогда они утопили в крови Второе Восстание, разбили под Брансенгертом рыхлые толпы мятежников, казнили их предводителей – Голтейка «Грозу», барона Эсли и крестьянскую дочь, неистовую и беспощадную Феркессу. Едва стихли бои, как завоеватели обнаружили, что не менее пяти тысяч человек из армии бунтарей рассеяны по лесам, но не собираются складывать оружие. Пополнившись свежими силами, подняли головы вольные ватаги. Заполыхали целые провинции. Бывшие полководцы Голтейка – Макоун на севере, Сегеш на юге, Рапси и Дельшан на западе – собрали под свои знамена сотни и сотни обездоленных, разоренных, тех, кому нечего терять. Вновь началось брожение в крестьянских умах, заговорили о скором Третьем Восстании. Бороться с этим оказалось нелегко. Лесные отряды открытого сражения избегали, они моментально рассыпались при подходе карательных частей, сливаясь воедино в их тылу. И продолжали кропотливую кровавую жатву. Горели замки и фригольдерские поселения, качались в петлях местные начальники, поредевшими возвращались патрули и караулы. Почти год мелонги слепо и безуспешно гонялись за вездесущими мятежниками. Затем за дело взялся сам Гонсет.
Сложно сказать, сколько уж там всего измыслил «черный гений» Гердонеза, однако волнения пошли на спад. Заметную роль здесь сыграла и традиционная жестокость: изощренные публичные казни, столбы с телами замученных вдоль дорог, спаленные и вырезанные деревни – из дерзнувших помогать смутьянам. Не забыл Гонсет свои излюбленные методы: шпионы, доносчики, предатели. Но наряду с этим появилось и нечто новое – повальный контроль над перемещением жителей по стране.
Отныне каждый человек, отловленный на дороге без соответствующих бумаг, рисковал в лучшем случае очутиться в тюрьме на все долгое время разбирательства. Худшим случаем была виселица прямо на месте. Если же все-таки возникала сильная нужда куда-то отправиться, оформлялась подорожная грамота. Холопу ее заверял господин, фригольдеру – староста, купцу – старшина, клирику – епископ. Заверяющий и отвечал за подпись головой. Порядок непривычный, суровый, даже варварский. И, однако, эффективный. Мелонги отрезали отряды друг от друга, затруднили их снабжение провизией и информацией. Чтобы уничтожить десяток связных, истребили многие сотни бродяг, нищих, нечаянных ротозеев, а заодно и актеров, мелких торговцев, пилигримов. Пышно расцвели злоупотребления. Новые законы сковали жизнь в стране, притихла торговля, оскудели некогда шумные рынки и ярмарки, опустели тракты. Тем не менее цели своей подорожные, похоже, достигли: одна за другой начали гибнуть ватаги. Особенно заметно на севере – страна до сих пор обсуждала события конца зимы, когда на ратушной площади Эслиндора повесили знаменитых вождей северных отрядов во главе со славным Макоуном. Теперь, по слухам, карательная волна катилась на юг.
– Ничего. Купчина богатый, откупится, в конце концов. – Шагалан повертел в руках бумажку. – Жаль, нам эта грамотка без пользы.
– Почему же без пользы? – вскинул голову Йерс. – Хоть найдем что патрулю подсунуть, если приведется. Там же не написано, как тот купец выглядит?
– Не написано… А где слуги? Где груз? Да и молоды мы, парень, для второй Гильдии. Не поверят.
Мальчишка обиженно насупился:
– Поверят – не поверят, а ты на всякий случай схорони. Виселица замаячит – за соломину ухватишься.
Они сидели в рябиновых зарослях в стороне от дороги, наверное, с час. Вообще-то их загнала сюда подозрительная группка встречных всадников. Дожидаясь, пока движение по тракту снова заглохнет, решили заодно подкрепиться и дать отдых избитым задницам. Для неопытных наездников быстрая рысь стала тяжким испытанием, но сносимые мучения того заслуживали – за два часа одолели почти двенадцать миль. Вороного, стремительного, как птица, сдерживал только его привязанный сзади собрат. Каурый же Купчик, хоть и казался копотливым, обнаружил исключительную выносливость. Поэтому, когда к концу второго часа вороной уже не приплясывал от нетерпения и умерил прыть, Купчик с ним поравнялся и далее шел рядом.
Обедали холодной уткой с караваем – добычей Йерса. Аппетит разыгрался так, что сил на выволочку сорванцу не осталось. Весьма приличных размеров птица растаяла скоро и незаметно.
– Еще один, последний вопрос. – Шагалан печально повертел в руках обглоданную кость. – Как с тобой поступить, приятель?
Глаза мальчишки настороженно блеснули.
– Прогнать хочешь?
– Не о том речь. Там, куда я иду… сам не знаю, что со мной случится.
– Подумаешь, – хмыкнул Йерс. – Я нигде этого не знаю. А вместе все же легче выкручиваться.
Шагалан вздохнул:
– Ты, может быть, и готов к любой опасности. Я тоже к ней готов. Но вот дело мое не готово, не потерпит оно лишнего риска.
– Выходит, я правильно догадался, – буркнул Йерс.
– О чем догадался?
– Ты лазутчик? Из-за пролива, да?
Юноша чуть не поперхнулся краюхой хлеба:
– С чего ты взял?
– С чего, с чего… Сообразил. Молодой парень вырос в Валесте, прется с юга без документов. Грамотный и здорово дерущийся. Налегке и с важной целью. Да и вообще…
– Что вообще?
– Чувствуется в тебе… не наше, не гердонезское. И говоришь вроде чисто, а выражаешься иной раз чудно. Всякие тонкости да хитрости знаешь, а обыденности порой в диковинку. Странно…
– Не слишком ли ты, приятель, глубоко меня изучил за неполный-то день?
– А разве не прав?
Шагалан почесал в затылке. Закавыка такая имелась, с нею столкнулись почти сразу: стоило плотно пообщаться с гердонезцем, как он подчас начинал отмечать их инородность. Сколь ни бились разведчики часами над речью, сколь ни зубрили ворохи описаний, сколь ни корпели над книгами, это повторялось вновь и вновь. Если в Валесте их иногда принимали за уроженцев Гердонеза, то в Гердонезе – за валестийцев. Мастер Кане успокаивал, объяснял, что многолетний отрыв от родины не мог пройти бесследно, а
