– Тогда кто? Надеюсь, не я?
Вновь тишина.
– Неужели тебя так разволновал мой поход в Сошки, Танжи? Что особенного может там произойти?
– Мало ли… не в Сошках дело… не только в них… но и в них тоже.
– Я говорил, постараюсь не задерживаться там.
– А поклянешься, что не загуляешь с какой-нибудь из тамошних потаскух?
– Совсем недавно ты заранее прощала мне любые измены.
– Считай это временным помутнением рассудка. Так можешь поклясться?
– Могу, если настаиваешь. Правда, клятва ни на что не повлияет.
– Как же? – Она оглянулась, и у юноши получилось коснуться горячей щеки.
– Если потребуется, я, не колеблясь, переступлю через любую присягу. Ничего не попишешь, такими нас воспитали. И смысла давать обещания посему нет абсолютно.
– Час от часу не легче, – вздохнула Танжина.
– Так что с клятвой? Хорошо. Какие еще кручины?
– Никаких.
– Брось, милая. Совсем несложно догадаться – ты плакалась тут на плече у этой девицы, а она тебя утешала. Денира, кажется?
– Забудь ее!
– Уже забыл. Однако если ты изливаешь душу вероятной сопернице, то почему не поделиться со мной? По-моему, до сих пор мы неплохо друг друга понимали.
Женщина снова отвернулась:
– Ничего ты не поймешь. Я сама ничего не понимаю.
– О чем речь?
– Речь о тебе… обо мне… о нас обоих… Черт бы тебя побрал! – внезапно взорвалась она, всплеснув руками. – Жила себе тихо, спокойно, привычно, пусть без особых радостей, но и без сильных волнений. За что, за какие грехи Творец послал мне тебя? Я не вижу толку в этой его затее, здесь нет и не может быть будущего! Что общего у неопытного юноши и сдуревшей на старости лет бабы? Хоть временами ты меня пугаешь, я чувствую, как с каждой минутой все крепче и крепче привязываюсь к тебе. Зачем? Что это, нежданно-негаданно нагрянувшая любовь? Не понимаю, не верю, Господи, и оттого еще больше боюсь! Что ты можешь ко мне испытывать? Да, Шагалан, ты нежен и заботлив, но, уж прости, вовсе не влюблен. Женское сердце в таких вещах редко ошибается. Я ведь права?
– Вероятно. – Слова юноши прозвучали спокойно. – Если тебя это утешит, милая, то, скорее всего, я вообще не способен пережить то, что принято величать безумной влюбленностью.
– Но… так не бывает. – Голос Танжины дрогнул. – Разве рождался под солнцем мужчина, совершенно неподвластный любовным чарам? Хотя бы в молодости… Лишь древние старики…
Она в какой-то растерянности заглядывала ему в глаза, будто тщась обнаружить там другое, но найденное обескураживало.
– Тогда считай меня стариком… Что есть любовь, восславляемая менестрелями? Безумства, терзания, грезы, восторги, бессонные ночи…
– Прекрасно!…
– Прекрасно. Только дерзнешь ли ты назвать подобное чувство здоровым состоянием души? Мы же просто слишком нормальны, Танжи, для безумств. Слишком глубоко сидим в реальности, чтобы предаваться грезам. Хорошее это свойство или плохое? Всего-навсего иное. Непонятно?
Он смотрел с нежной грустью, однако в ответ все же блеснул испуг.
– Неужели вас… так воспитали?
– Верно. Взгляни для сравнения на Эркола. Вот уж кто, по-моему, действительно в тебя влюблен. Причем искренне, с надрывом и сердечными муками.
– Эркол? – откликнулась женщина рассеянно. – Совсем мальчишка, несмышленыш…
– Хм, едва ли он заметно моложе меня, милая. Зато обычный человек, доступный для грез. Именно такой тебе необходим, если желаешь пламенного чувства, не я.
– Ты непохожий… странный… Но ведь так не бывает! – повторила Танжина. – И к чему тут слова о воспитании или чьей-то воле, если все сущее наградил Творец способностью любить! Кто посмеет перечить Создателю, вершащему?… – Она осеклась. – Так, не будем. Еще немного, и я, чувствую… Только этого, Святые Небеса, недоставало!… Все, прекратили опасные разговоры. Молчи! Следственно, ты не в силах помочь мне разрешить сомнения?
– Не в силах.
– И тебя они ничуть не тревожат? У нас же нет будущего…
– Давай не гадать, Танжи, что случится завтра. В этом нет проку, коль скоро мы все равно поступим, как должно. Вчера осталось вчера, завтра приспеет завтра, а жизнь существует лишь здесь и сейчас.
Он притянул женщину к себе, размякшую от слез и волнений, необычно покорную. Ласково, но уверенно поцеловал. Все произошло естественно, как бы само собой.
Дверь тихо скрипнула, в проем всунулась взъерошенная светловолосая голова.
– Точно, вот они, голубчики, – раздался голос Эркола. – Так увлеклись, даже про щеколду забыли. Посмотри!
Ниже возникла вторая голова, на сей раз рыжая.
– Прелестная картина, но вынуждены ее нарушить, – заметил Ретси. – Эй, греховодники! Вставать пора, солнце закатилось! Самое время просыпаться, соблазнитель красавиц!
Танжина, приглушенно вскрикнув, натянула одеяло до подбородка. Шагалан сел на постели, сонно, тяжело встряхнулся:
– Погодите минутку, сейчас выйду.
Друзей он нагнал уже на крыльце. Кругом впрямь сгущались сумерки, холодные и промозглые. На этот вечер никаких серьезных гуляний не намечалось, переулки хранили безлюдность.
– Куда теперь? – спросил разведчик вполголоса.
– Оружие взял? – отозвался Ретси. – Молодец, а то уж подумал, ты последние мозги вместе с семенем в бабу влил. Говорили же: не заигрываться… Ну да ладно. Идем потихоньку, здесь недалеко.
Прошмыгнули на ощупь по задворкам, вскарабкались на пологий вал у тына. Где-то поблизости слышались отзвуки людского гомона, всполохи смеха, завывания дудки-сопели.
– Давай подсажу, – хриплый шепот Ретси. – Не робей, тут ограда пониже.
Подкинутый сильными руками, Шагалан оперся на гребень частокола, перебросил ноги, мягко спрыгнул на землю. Вокруг все было спокойно. Лезший вторым Эркол на гребне ухитрился зацепиться, едва не загремел вниз головой. Пришлось ловить тяжелое и неповоротливое тело, от которого вдобавок к перегару донеслась, почудилось, и памятная травяная сладость.
– Я в порядке, – заявил тем не менее музыкант. – Хотя все равно спасибо.
Возле них большой кошкой опустился Ретси:
– Вижу, в каком ты порядке, дурень… Так, я иду вперед, вы за мной след в след, не отставая. Шагалан, присмотри за этим пьяницей, чтоб не завалился в первый же овраг.
Дорога, как после прикидывал разведчик, была коротка, около мили, однако пролегала через такие буераки, буреломы и заросли, что казалась длинней втрое. Сумерки, кучившиеся здесь гораздо плотнее, продолжали споро наливаться тьмой. Ту прерывистую стежку, которой вел их Ретси, разведчик различал лишь изредка, сам потерял ориентировку уже к середине путешествия. То есть он представлял, в какой стороне лагерь, но воспроизвести в подробностях обратный путь не взялся бы. Наконец за очередным холмом заблестели светлячки жилья.
– Точно попали, – выдохнул довольный хамаранец. – Отряхнитесь, братцы, носы выше, покажем лапотникам, что такое настоящая удаль.
Деревенька насчитывала дюжину домов, явственно жавшихся к громадине трактира – двухэтажное сооружение переливалось сейчас калейдоскопом огней из бессчетных окон и окошек. Дальше виднелся край изрядно заросшей дороги, столь же заброшенными выглядели и окрестные огороды. Сопровождаемые парой радостно брешущих собак, приятели приблизились к трактиру.
– Ого! – Эркол оживился. – И музыка вовсю наяривает. Славная гулянка!
