поклажей повстанцы беззвучно попятились в темноту. Не хрустнула ни одна вездесущая веточка. Шурга проследил за отходом отряда, затем прислушался к цоканью капель, наполнившему лес.
– А тебе не причудилось, дружище? – прохрипел он. – С устатку и не то иногда мерещится. Тишина кругом-то.
– Ничего не причудилось, дядюшка. Хочешь убедиться? Пошли, но чтоб без единого шороха.
Два опасливых призрака скользнули в окаймлявший тропу кустарник. Шагалан не мог не признать – долгая жизнь в лесу сделала из его спутника неплохого разведчика. Совершив буквально с десяток шагов, затаились среди густой еще листвы, юноша пальцем ткнул в небольшую брешь в ветках. За ней – крохотная прогалинка и вновь стена кустов, уже сливающихся в сплошное черное облако. Ничего подозрительного, ни одного шевеления, ни одного необычного звука. Казалось, здесь даже капли избегали падать, разве что это и настораживало.
Шурга обернулся к юноше, выразительно пожал плечами. Тот упрямо ткнул туда же. Новые всматривания в темноту до рези в глазах – и повторное пожатие плечами. Шагалан, в огорчении покачав головой, опять призвал товарища к вниманию, набрал в грудь воздуху и… заорал. Ватажник едва не кинулся наутек, однако, удерживаемый сильными руками, лишь подскочил на месте. Резкий надрывный вой борового кота вспорол замшелое безмолвие. Шагалан кратко исполнил основные переливы, урчания и замер так же внезапно. С треском сорвались прочь какие-то невидимые ночные птицы, напуганные неприкрытой яростью хищного зверя. На лице же Шурги оторопь сменилась довольной улыбкой: среди вспышки шума, гама и хлопанья крыльев он успел различить неподалеку отчетливое лязганье вскидываемого по тревоге железа.
Назад отступали по-прежнему крадучись. Раздираемый эмоциями Шурга все норовил хлопнуть юношу по плечу, однако тот отмахивался и тянул дальше. Остановились, малость не добравшись до отряда.
– Слышал? – заговорил негромко Шагалан.
– Слышал. А ты что ж, их еще и углядеть сумел? Глазастый, зараза! Нам бы твою-то сноровку чуть пораньше – и от кутузки бы отвертелись, и друзей многих сберегли бы.
О том, что сам обнаружил засаду по чистой случайности, разведчик предпочел умолчать.
– Народ на тропе, дядюшка, бывалый, сведущий. Просто так мимо не проскочить. И резать не хочется: хоть шумом, хоть трупами, а покажем себя.
– Наверняка опять барокаров подняли, – поморщился Шурга. – Тут у них как раз хутор где-то поблизости.
– Кого подняли? – удивился Шагалан.
– Барокаров. Так их мелонги кличут. Ну, то есть не совсем так, да ведь по-ихнему мы все равно не выговорим, приспособились называть барокарами. А чего непонятного-то? Солдаты их бывшие, чужестранцы, на землю нашу посаженные за безупречную службу.
– Фригольдеры, что ли?
– Можно и так сказать, – кивнул повстанец. – Только в наших краях их исключительно барокарами и величают. Фригольдер – он же вольный хлебопашец, человек мирный, а эти… Шакалы шелудивые! Свои-то народы предали, ради прибытка врагам сапоги лизали, в соседние края дорогу им через кровь гатили. Да и после…
– Не успокоились?
– Какое! По любому зову Империи как один вскакивают, ровно битые, но покорные псы всякому в глотку вцепиться готовы. Сами бегут, детей-подростков своих тащат, старики сзади поспешают. Одно слово – барокары, рабы богомерзкие. Если со стражниками-то губернаторскими ясно – пусть подло, но люди на хлеб себе зарабатывают, то этим… хозяйская милость дороже.
– За бесплатно стараются?
– Именно. Что-то им, допускаю, и перепадает время от времени, однако в основном из чистой преданности усердствуют. Я знаю, о чем говорю, у нас давние счеты. Чуть где всполошатся, заметят нашего брата, кого перво-наперво в погоню-то снаряжают, кто по дорогам посты держит? Думаешь, стражники? Эти-то свои головы берегут, куда не следует – не посмотрят, чего не нужно – не услышат. На крайний случай всегда есть шанс откупиться, золото они сильно уважают. Но совсем другое дело барокары. Звери лютые, глаза вострые, по-нашему почти не разумеют, мзду не берут.
– Даже так?
– Это еще что! Болтают, ежели кто из них на взятку-таки позарится, его свои же петлей к небу притянут. Вишь как?! На совесть трудятся, сволочи. Хотя умом-то понять и их можно – землю получили из рук мелонгов, зависят только от них, а у здешнего люда ненависть взрастили похлеще, чем завоеватели. Вот и берегутся. Если что с нынешней-то властью, их самих тотчас под нож пустят.
Шагалан, помолчав, хмыкнул:
– И это будет легко?
– Ну, не спорю, бойцы-то они отменные… – Шурга понурился. – Вдвоем-втроем на десяток наших ребят ходят и частенько верх берут. Немного туповаты, немного прямолинейны, зато рубятся люто. Да и есть чем! Им ведь мелонги все оружие с доспехами разрешают забрать, а на такую-то стену железа не вдруг и наскочишь! Но! – Он поднял вверх заскорузлый палец. – Если народ всей своей массой великой наляжет, не останется от чужаков и мокрого места.
– Кровью умоетесь, – скептически заметил юноша.
– Что ж, свобода, она жертвенную кровушку уважает. А там и для тебя, удалец, работенка сыщется. Тебе-то с товарищами небось по силам перемочь этих супостатов?
– Вот-вот. И мелонгов, и стражников, и… барокаров. И все мы, удальцы.
– Не обижайся, друг Шагалан. Народ наш хоть и запуган, но по-прежнему на многое способен. Только толчок нужен, одна маленькая победа, маленькая надежда. А уж если земля вздыбится… По крайней мере, за стражников-то особо не волнуйся. Разгоним-порежем в лучшем виде.
– Их как раз больше прочих.
– Пустяки, большая толпа еще не армия. Есть и среди губернаторских уши, доносят про настроения. Насмерть драться эти прихвостни не будут.
– А… барокары?
– О! Они-то упрутся, и не сомневайся. А с ними гарнизон окажется вдвое мощнее.
– Много их?
– Всего? Нет, человек, мыслю, с полтысячи. А самое-то главное – рассеялись они по стране. Хуторки невеликие, где-то на десяток дворов обычно, от хутора же к хутору не вмиг и доскачешь. Правда, укреплены на совесть. Вот я и смекаю, резонно бы душить, пока они вроссыпь. Не дать собраться, сползтись в одну кучу, понимаешь?
Шагалан в меру воодушевленно кивнул и уставился, озабоченный, в темноту.
– Однако заболтались с тобой, – встрепенулся Шурга. – Ребята-то уже небось извелись в неизвестности, а мы тут зазря лясы точим.
– Вовсе не зря, дядюшка, – бросил юноша, не оборачиваясь. – Капельку погодим, и совсем смеркнется. Тогда поползем нащупывать дорожку без охраны.
– Ночью? А ну как на другой пост впотьмах налетим? Сам говорил, сидят там мужички дошлые…
– А ты говорил, что мало их, не хватит сплошной цепью нас обложить. Труднее, дядюшка, не между постов проскользнуть, а тарарам при этом не поднять. Новой погони да серьезного боя ваши рубаки не сдюжат.
Спустя минуту они присоединились к отряду. Оказалось, затаившиеся в крохотном овражке люди отнюдь не переживали это время – самые чуткие давно заприметили собеседников. При обсуждении опять все решало слово атамана, а Сегеш ныне целиком доверялся Шагалану.
Еще через полчаса юноша повел ватажников прямиком в мрачную глубь леса. Шли по преимуществу без дороги, буреломы и топи сейчас представлялись куда безопасней утоптанных путей. Редких звериных стежек тоже предпочитали сторониться. Шли медленно, долго, широкой дугой обходя раскрытого врага. Главной заботой было не шуметь. Хотя как возможно беззвучно идти по лесу, напичканному корягами, ветками, сучками и рытвинами? Идти, при том что едва различаешь пальцы вытянутой руки? Хмурое небо вроде перестало брызгать дождем, зато луна по-прежнему томилась в плену низких туч. Шли осторожно, однако то и дело кто-нибудь оступался или задевал сушняк. Соседи сразу поддерживали оплошавшего,
