помогали, гасили невольные ругательства, а Шагалан замирал, вслушиваясь. На счастье, весь их треск с возней тревоги не породили. Вскоре наткнулись на мелкое, но топкое болото. Чтобы не петлять и не разведывать часами дорогу, пересекали его плотной цепочкой, выщупывая палками каждый шаг. Снова хватало падений, плеска и брани, но невидимые сторожа так и не откликнулись. Вероятно, цепь постов была столь редка, а сырой лес так славно впитывал звуки, что беглецов просто не услышали. Или не захотели услышать. В конце концов, группа крепких солдат может надежно перекрыть тропу, но вряд ли рискнет прочесывать ночью полные опасностей буреломы. Кто поставит им это в вину?
Привал объявили ближе к рассвету, обессиленные люди валились с ног. Все промокли до нитки, а тут еще прозвучал приказ не разводить костров до восходных сумерек. Под порывами резко захолодевшего ветра пришлось сбиться в кучу и несколько часов провести в полудреме-полудрожи, согревая друг друга. Поутру в небольшой яме затеплили огонь. Даже сухие на вид сучья горели с неохотой, облачка едкого дыма беспрерывно разгоняли лапником. Одежду сперва сушили прямо на себе, сидели плотным кругом в пелене дыма и пара. Потом, когда немного отогрелись, тряпье развесили у костра, а сами укрылись на сухом пятачке под исполинского роста елью. Благо приспело жаркое, а в запасах великодушного Торена отыскалась фляга с кислым вином.
– Как полагаешь, вырвались? – Шурга толкнул Шагалана локтем.
– Наверное, – пожал тот плечами. – Есть, разумеется, и плохие варианты, однако скорее всего, обошлось.
– Это что ж за варианты такие? – враз насторожился рядом Сегеш. – Ты уж говори, брат, не томи.
– Извольте… – Юноша отложил обглоданную кость и зачесался, сдирая со спины смолу. – Болото миновали шумно, согласны? Как ни старались, ни шушукались, а всех окрестных кикимор перебудили. Одни барокары не отреагировали. Не услышали? Побоялись? А может, с умыслом затаились?
Атаман нахмурился:
– Зачем это?
– А что? – подхватил Шурга. – Приметят место, оповестят своих, возьмут след. Уж чего-чего, а следов- то мы натворили в избытке. За болотом пустят собак да притопают к нам в гости, веселые и довольные.
– Или еще хитрее, – задумчиво добавил Шагалан. – Пойдут по следам, только нападать не будут, потерпят до самой дубравы.
– Слишком уж вы оба высоко оцениваете мозги барокаров, – скривился Сегеш. – Это ведь, в конце концов, строевики, латники, не охотники какие-нибудь.
– Насчет мозгов барокаров ничего не скажу, сир, не сталкивался, зато многое слыхал о человеке, стоящем за всеми гердонезскими тайнами. Если верить молве, от Бренора Гонсета впору ждать подлинных чудес.
Показалось, вожаки повстанцев невольно поежились. И вовсе не от проскакивающих сверху холодных капель.
– Бесово семя! – выдавил Шурга сквозь зубы.
– Посему, друзья, радоваться предлагаю повременить. Едва народ опамятуется, поднимаем наше голое воинство и ведем дальше.
– Тяжко, – вздохнул Сегеш. – И все же выхода иного не вижу. Скорее уж надорвемся в пути, чем допустим мелонгов себе на гузно. И тут опять надежда на тебя, Шагалан. Направление-то мы зададим, а за тобой разведка как впереди, так и вокруг. Бери в помощь кого захочешь, командуй, лучше у нас с этим никто не справится. Понимаю, что взваливаю непосильную ношу…
– Нет смысла извиняться, господин атаман, – отозвался юноша. – Пределы моих сил неблизко, а потребуется – влезу и много глубже. Пока же заканчиваем трапезничать.
И снова продолжился путь. Вожаки словно нарочно выбирали для отряда самые дикие места, самые глухие буреломы и самые топкие болота. Тихо матерясь, повстанцы продирались через заросли, карабкались по размякшим склонам оврагов, преодолевали переполненные стылые реки. Несколько раз случалось прятаться от людей. Главным образом это были простые крестьяне, но Сегеш предпочел не раскрываться: неизвестно, куда забредут однажды пущенные слухи, на чьи уши они в конечном счете наткнутся.
Очень помогли запасы отшельника. К моменту, когда они поиссякли, в округе появилась хоть какая-то живность. Стрелы Шагалана безотлагательно принялись доставлять жирных кроликов и неосторожных куропаток, а после того как завалили оленя-двухлетку, проблема с пропитанием решилась совершенно. Теперь легче получалось отводить глаза от пасущихся крестьянских стад и не бросаться за любой шевельнувшейся в листве тенью. Люди вновь приободрились. Никаких признаков погони или очередной засады разведчик так и не обнаружил. Редкие посты на въездах в деревни и на мостах отнюдь не напоминали часть облавы, сонные стражники только исполняли рутинную обязанность.
Между тем ощутимо холодало. Наступление октября погода встретила резким секущим дождем и первыми снежными зарядами. Отныне лишних усилий требовал каждый ночлег, нечего было и думать обойтись без хорошего костра да сооруженного кое-как навеса. Огонь по возможности прикрывали. Впрочем, едва ли кто осмелился бы приблизиться к незнакомцам посреди ночи, даже завидев свет. Поутру же снимались затемно, прятали кострище и быстро уходили, не рискуя проверять надежность своей маскировки. На шестой день пути от Мокрой Балки дожди прекратились, хотя квелое солнце показывалось нечасто. Небо прояснялось лишь к сумеркам, а по ночам выкатывался столь яркий блин луны, что невольно в головах рождалась идея двигаться именно в темную пору. Местность кругом стелилась малолюдная, редкие поселения несложно приметить и своевременно обойти. Правда, возрастала нагрузка на разведчиков, точнее, лично на Шагалана – в мельтешении ночных теней вражеский патруль мог хорониться буквально за каждым кустом. Однако слишком уж велико было искушение вволю потопать по настоящей, ровной дороге. За первую же ночь одолели куда больший путь, чем за любой из предыдущих дней. На заре подыскали кустарник погуще, где и провалялись до новой темноты.
– Еще пара таких переходов, и мы у цели, – довольно ухмылялся Шурга, наблюдая за семенящими в отдалении путниками.
К вечеру движение по тракту явно ускорилось – пешие, повозки и солидные караваны торопились за надежные стены. Даже вооруженный до зубов конный разъезд прошел на рысях. Когда на небе высветлилась круглая мордочка луны, дорога уже практически опустела.
– Хорошо вы их тут запугали! – Шагалан проводил взглядом запоздалую кибитку. – Ишь, улепетывают со всех ног.
– Ну, ты напраслину-то не взводи, – хмыкнул Шурга. – Во-первых, брат, полнолуние. Испокон веку в такую пору вылезала разная нечисть, охочая до теплой кровушки. Посмотришь со стороны, вроде бы обычный мирный прохожий, приблизишься – упырь слюнявый или там оборотень. После войн да мора особенно много этих душегубов плодится.
– Угу. То есть все умные от них бегут, одни мы бодро гуляем по ночам?
– А чего ж? Чай, идем не в одиночку, при оружии, по сквозному тракту, не через погост. Почему же не отбиться-то, ежели что?
– Не слыхал я, дядюшка, чтобы от мертвяков кто железом отбился.
– Да ну тебя, право! Пугаешь старика. По совести говоря, уже давненько нечисти лишь бабы с дураками боятся. Жизнь потребует – ночь-полночь, и по кладбищу, и в полную луну… Крест да меч везде дорогу проложат.
– Ладно, с нечистью понятно. А во-вторых что?
– Во-вторых-то? А! Ну и разбойничков народ, конечно, побаивается, озоруют они частенько. Однако ты нас с ними, Шагалан, не равняй! – Шурга гордо задрал куцую бородку, насколько это было возможно, лежа на животе. – Мы ж не заурядные лиходеи! Не ради злата, за свободу войну ведем. Понимай!
Юноша скривил губу:
– Скажешь, и на тракте с кистенями никогда не появляетесь? Святым духом кормитесь?
– М-да, не торопится Господь окормлять из длани Своей, святости нам, видно, недостает, – и не подумал смутиться ватажник. – Ее-то, вон, и у благоверного Торена не хватило. А ушлых вдовиц на всех не напасешься… Много и грязи на руках, и грехов на душе, не спорю. Только ж судьбина, Шагалан, понудила к делу большому, великому, через него-то, знать, и очистимся. А грязь… Это ведь отшельник наш, даром что богатырь, терзается, корится, места себе не находит. А мы люди простые, лапотные, из грязи вышли, в ней выросли, в нее и канем. Ради доброго каравая готовы и навозом замараться… Ты лучше, молодец, ответь,
