Обо всем по порядку: Репортаж о репортаже

Я набрал номер Есенина и спросил:

— Возможно ли, чтобы по вашей специальности высказывался Шостакович?

— Дмитрий Дмитриевич? Вполне. Он занимается статистикой, главным образом ленинградской. Я за­скочу к вам, заберу письмо и отвечу.

Порой удивляешься самому себе: почему мне сразу не пришло в голову опубликовать их переписку? А ког­да я об этом подумал, Есенин сказал, что, пожалуй, не сыщет письмо Шостаковича: «Засунул не помню куда».

Как же основательно должен был относиться к фут­болу Шостакович, чтобы не пожалеть времени на мно­готрудные записи! И как же он должен был уважать футбол, если решил постоять за точность и возразить признанному историографу!

Редакция действует в ограниченной сфере. Я имею в виду не четыре крохотные комнатки и не ложу прессы, куда вход по пропускам. К редакции тянет тех, кого искренне заботит положение дел, кто имеет сооб­ражения по этому поводу. Ну а тем, кто устроился, прижился при футболе, для кого он доходен и удобен, кто преследует в игре собственные интересы, плутует, у кого нечиста совесть, — что им редакция?!

Запомнился мне один визит. Представитель ко­манды только что вошедшей в высшую лигу кра­ снодарской «Кубани», той, которой покровительство­вал «сам» Медунов, пришел к редактору. И произнес речь, которая ему трудно давалась, он ее, как видно, заготовил:

— Мы считаем своим приятным долгом завязать с «Футболом — Хоккеем», нашим журналом, тесные контакты, вы теперь частенько будете о нас писать. Я наводил справки, и меня предупредили, что между нами возможен разговор и ничего больше. Но я прове­дал, что вы любитель хорошего чая. Прошу принять коробку, сущий пустяк, знак внимания.

Я повертел в руках сувенирную коробку красно­дарского чая, высмотрел цену.

— Хорошо, знак так знак, пусть будет по-вашему. И по-моему тоже. Я беру чай, за что вам признателен, и плачу его цену.

Представитель поерзал на стуле, покачал головой, и мы расстались.

Мне довелось перезнакомиться в редакции со мно­гими людьми, верными и полезными футболу. Однако я вовсе не идеализирую футбольный мир. Он разный, как мы в шутку вывели из своей почты — От академика до уголовника.

Пишу спустя несколько лет после расставания с ре­дакцией. Сейчас мне особенно ясно, что еженедельник дал и что взял. Не такое простое взвешивание. Кажет­ся, что за те годы мог бы сам написать больше и об­думаннее. Но разве было бы столько знакомств и встреч, столько разговоров по душам, ведь многие приходили к редактору своего журнала как в исповеда­льню, выкладывали все, что их волновало? Нет, напра­сно взвешивать.

Лучше вспомнить о том, как работалось. У «Фут­бола—Хоккея» есть исключительная особенность: его прочитывают от доски до доски все те, кто професси­онально занимается футболом. Читают ли его все болельщики, ручаться не могу: сколько их и кто они, не знает даже ЦСУ. А за мастеров, тренеров, судей, общественников могу ручаться: для них он в самом деле обязательное чтение. Мы это чувствовали без­ ошибочно. Бывало, напечатают очерк в «Огоньке» или в «Юности», тираж которых побольше, чем у нашего журнала, и обнаруживаешь, что те, к кому, когда писал, адресовался, не читали. А еженедельник они «прорабатывали» до дыр. (Это побудило меня ввести рубрику «Что еще почитать».) «Футбол — Хоккей» га­рантировал наивернейшее попадание. Это было изве­стно и нам в редакции, и другим журналистам, и лю­дям футбольного поприща. Отсюда и заинтересован­ность попасть на наши страницы. Это несмотря на то, что гонорар скупой, не то что в других изданиях. Создавался естественный отбор: кому дорого было дело, шли к нам, кому — гонорар, тот нас обходил, что и к лучшему.

Для еженедельного издания нас, строго говоря, бы­ло мало. Редактор, он же заведующий отделами лите­ратуры, иллюстраций и писем. Г. Радчук — замести­тель редактора, секретариат в одном лице и заведу­ющий иностранным отделом. В. Винокуров — высшая лига, все сборные страны, рубрики «Наша летучка», «Об игре, о товарищах, о себе», «Тренер выбирает тему для разговора». В. Асаулов — первая и вторая лиги, юношеский и массовый футбол, информация. Ю. Цыбанев — весь хоккей. Машинистка Л. Поляко­ва — секретарь и учетчик писем.

Может быть, ощущение малочисленности возника­ло из сравнения с другими редакциями. Мы же приспо­собились и, как мне думается, даже горды были, что управляемся. Если бы вдруг о нашей редакции было бы что-то написано, то эпиграфом следовало поставить историю, которую мы постоянно вспоминали. В бытность редактором Мержанова, когда он вел поиск сотрудников, взяли в штат журналиста довольно опытного. Однажды Мержанов попросил его отнести с этажа на этаж рукопись. «Я не курьер». Мержанов тут же отрезал: «Тогда ты нам не подходишь». Журналист этот вскоре уволился.

В крошечной редакции обязательное условие, что­бы все умели работать и от работы не бегали. Если один отлынивает и прячется за спины других, это неминуемо отразится на содержании и качестве изда­ ния. Минимум есть минимум, до абсурда его доводить нельзя.

И как не испытывать чувства признательности к людям, с кем рядом работал! И я, продолжая удивляться, как у нас получалось, хочу назвать всех, кто располагался в четырех комнатушках на третьем этаже.

Корректоры Елена Борисовна Игнатьева и Лидия Михайловна Юрьева как пришли в еженедельник в 1960 году к первому номеру, так и трудятся. Урав­новешенные, невозмутимые, они гасили вечную горяч­ку своей выдержкой и улыбками. Никакие не болель­щицы, семейные женщины с бесчисленными заботами, они настолько освоили всю нашу заковыристую тер­минологию, названия, фамилии, что можно было сове­ ршенно спокойно оставлять номер на их попечение, — все высмотрят.

Выпускающий — Тамара Павловна Черникова, то­же с первого номера. В свои юные годы, когда женщин туда тянуло, хаживала на «Динамо». Воспоминания о футбольных переживаниях в ней бродили. Прекрас­ный мастер верстки, Тамара Павловна работала не технически, не «вообще», а зная, какие материалы осо­бенно желанны читателям, без наших указаний выде­ляла их, подчеркивала, украшала. Это было не приле­жание, а неравнодушие, у нее по-болельщицки чеса­лись руки, чтобы на полосе сотворить занятное, чего не было. Женщина трудной судьбы, а веселая, гром­кая, решительная, она с головой уходила в работу у талера, бесстрашно воевала с нами, если замечала, что мы согласны на «простенькое», тогда как можно сделать наряднее. Не все выпускающие читают то, что верстают, а Тамара Павловна читала.

Машинистка — Лидия Ивановна Полякова, скром­ная, тихая, умница. Придет ко мне с рукописью: «По­читали бы прежде».— «А что?» — «А!» — и поморщит­ся. Все ясно, значит, пробежала глазами, а для нас два раза перепечатывать оригинал — потеря времени. Я ей верю и берусь править. «Вот видите»,— только и ска­жет, когда я ей верну со многими исправлениями. Грамотная, быстрая, могла бы найти место и повыгод­нее, а прижилась. Иные авторы ее побаивались: ее суд первый, слово чувствует, не задобришь. Скажет о жур­налисте: «Зачем вы его печатаете?» И не знаешь, что ответить. «Пора бы уж ему получиться, а он на вас с Винокуровым надеется, легко ему живется». Верный человек.

Геннадий Иосифович Радчук, столп редакции, без него ее и не представишь. Вся его жизнь — редакция. Другие могли себе позволить отвлечься, что-то запа­мятовать, а он не отвлекался и все помнил. В общении грубоват, шумен, горласт. На него мне жаловались: «Не здоровается», «Накричал». Когда я объяснял, что он болеет за дело, сверхнадежен, горой стоит за това­рищей, выручит, поддержит, в лепешку расшибется, а сделает все как надо, меня слушали с недоверием. Но это так. Более четверти века Радчук снабжает чита­телей футбольной «иностранщиной», и очень многое, что мы знаем, сообщено, внушено и растолковано им. Смолоду Радчук был сподвижником Мержанова и сла­вно повоевал за идеалы футбола. Свои замечания из­лагал витиевато, полагалось перечитать, чтобы уло­вить скрытую иронию. Сергей Сальников часто мне говорил: «Люблю читать Радчука — закрутит финт, а ловко». Константин Есенин назвал его «боцманом с нежной душой».

Валерий Изидорович Винокуров, сколько ни рабо­тал в редакции, оставался юным. Уже был известен, широко печатался, для начинающих журналистов сде­лался метром, выпускал книги, а я все видел в нем Валерку. И седину не замечал. Явился к футбольной теме, как на нежное свидание, с букетом, в ожидании небывалых чудес, и не остепенился. Все, что узнавал при близком знакомстве, все, что его разочаровывало и оскорбляло, так и не сладило с ним, не опустошило. Букет он из руки не выпустил, но в другую взял шпагу. И бесстрашно полез в самое пекло во имя того футбола, который его поманил. Воевал, нимало не