Жидкость оказалась крепкой, но какой-то безвкусной.
— Что это, папа? — в волнении спросил я.
— Чур, я первый! — заорал папаня и пулей бросился в сортир.
Мне осталась для опорожнения ванна, и ее почти хватило. Мы выпили, не успев закусить, чистого оборонного керосина, который маменька обменяла на спирт на том же заводе для своих хозяйственных целей, не меняя тару. Это чудодейственное средство очищает организм вплоть до пробок в ушах без всякого последующего вреда для здоровья. Перед употреблением можно не взбалтывать!
Последний раз мы выпивали с отцом, когда мамы уже не было, а папаня, переживший ее на пять лет, тяжело умирал от рака. Я приехал к нему под предлогом своего дня рождения, зная, что вижусь с ним в последний раз. Он лежал в постели, не вставая уже несколько дней. Но когда я вошел, с трудом поднялся для объятий и больше не лег, а прошел по стеночке на кухню и, улыбаясь в белые усы, встряхнул седой гривой:
— Спасибо, сынок, что приехал, а то выпить не с кем, боятся, что я за столом окочурюсь, трезвенники!
Я понял, что разговор идет о принципах, и я эти принципы уважал. Без всяких лишних слов мы достали спирт, разбавили его один к одному, достали традиционные соленья и выпили по рюмке.
— С днем рожденья, сынок!
— И тебя со мной, папа! Мы налили по второй.
— Неохота умирать — жить привык.
— Хорошая привычка, папа. Налили по третьей.
— А помнишь Арсентия, пасечника галаховского?
— Помню, а что?
— А то, мерзавец, что, когда я в омшаник на минуту с ним зашел, ты, пионер — всем ребятам пример, из моего стакана медовуху пробовал! Я заметил, да тебя пожалел и не выпорол.
— Еще не поздно, папа, было дело — виноват. Есть под рукой и ремень, и жопа!
— Да нет, не об этом я.
— А о чем? Что с Витем — все путем?
— Любил я вас всех, сына, вот о чем!
Через неделю его похоронили.
Давно уж мне пора о душе подумать, а я все пьянствую и балагурю.
Спасибо тебе, папуля, царство тебе небесное, за эстафетную палочку!
