последний злодей. Эта причина проста — на самом дне его души есть нечто, что нравится Богу. Ведь мы порой любим вот эту женщину и не можем объяснить — почему. Это потому, что Бог создал нас по образу своему и подобию. И мы порой ненавидим другого, иного, хотя нет у нас для этого особых причин. Ведь нельзя всерьез ненавидеть иного только за то, что он вечно громко кричит или на наших глазах отхаркивается и выплевывает мокроту себе под ноги. Что-то раздражало Бога в Иове, полагают его друзья. Вот ведь мы живы, не согнуты, и стада наши целы, и дети наши пасут их. Не «святость» ли Иова тому причиной? Не гордец ли он? Надменный святоша, противный Богу?
Многое мог бы сказать им Иов, и вовсе не то, что сказал. То, что сказал, предназначено было больше для ушей Бога незримого. В речах своих благословит он Всевышнего и дела его. Вопросы Предвечного слышит он, на которые не ждет Всемогущий ответа. Кается пред лицем Вседержителя Иов.
Только над снами своими не властен он. И снится ему — с суковатой палкой в руках гонится он за кряжистым стариком с седой бородой, а вместе с ним бегут мертвые его сыновья и швыряют в старика камнями.
Шлуг мир ништ! — кричит старик. — Ди кенст геарген мир![1]
БОГ
Наивен Иов. Бог видит сны его так же ясно, как если бы они снились ему самому. Он обижен. Не властен он над проказой и падежом скота. Не по его вине гибнут юные отроки на заре жизни своей. Но разве не по прихоти минутной его разворачивается небывалое во Вселенной действо? Чем может он помочь им, спрашивает себя всемогущий Бог.
КАИФФА
Пророк ли этот мальчишка, сын ли он божий, справедливость — одна на всех, и суд один для каждого. Не я назвал его сыном божьим. Он сам заявлял об этом не единожды и при многих свидетелях. А раз так, должен узнать и испытать Бог то, что, видимо, хотел узнать и испытать, посылая к нам сына своего. Час истины настал для Каиффы. Он, Каиффа, избран судьбою воплотить завет отца отцов своего — Иова. Из поколения в поколение передавался столетиями его наказ. Бог убил детей его без всякой причины, семя их, потомки их не пасут стада, не бредут неспешно по земле израильской. И вот время настало. «Око за око, зуб за зуб», — повторял он, направляясь к прокуратору Иудеи. Он задержался у него за полночь, объясняя молча слушавшему его римлянину смысл того, что написано в свитках, которые Каиффа прижимал к груди. Кому, как не прокуратору, высшему олицетворению римской справедливости на иудейской земле, понять, что такое закон и равенство перед ним. Справедлив и мудр римлянин. Умрет Йешуа.
Ливень разогнал толпу. Копьем прервал мучения казнимых преступников римский воин. «По образу твоему и подобию, — шептал Каиффа, глядя издалека на раскинувшего в небе руки пророка Йешуа, — по образу твоему и подобию. Око за око, зуб за зуб».
БОГ
Отгоняя галактики и обжигаясь о них, будто он разгонял медуз на мелководье, гася возникающие на его пути звезды, словно наступая на светлячков в низкой траве, Бог удалялся от Земли, в надежде больше никогда о ней ничего не узнать.
ЧАСЫ
Человеку фанатичному, сильному, ищущему точку приложения сил, цель, к которой он мог бы стремиться, скучно простое повествование, даже если есть в нем очарование. Иное дело, когда в рассказе имеется идея.
Мои первые часы мне подарили родители, когда мне исполнилось 15 лет. До этого я ограничивался настенными часами в школе и домашним будильником в жестяном корпусе с толстым стеклом и перевернутой никелированной чашкой звонка, довольно громкого. А эти часы были толщиной всего лишь в какие-нибудь четыре миллиметра, с позолоченным корпусом.
Тогда как раз родилась мода на такие плоские и невероятно малой толщины наручные часы. Это был еще один небольшой шаг в одной из провинций человеческой изощренности. Я носил их так, будто это не часы, а вермееровская «Девушка с серьгой». Через лужи на улице переступали двое — я и часы. Я старался не размахивать при ходьбе руками, но это было невозможно. Я пытался ходить по улицам с часами так же, как ходят без часов. Это было трудно. Я сидел в читальном зале библиотеки, но мне нелегко было сосредоточиться, мне нужно было знать, который час. Читая, я подпер голову левой рукой, повернув ее так, чтобы часы были обращены в зал. Две девушки, сидевшие напротив, неожиданно рассмеялись, и я мучительно покраснел, немедленно отнеся их смех на свой счет. Они смеются надо мной и моими часами, решил я.
Круглый циферблат с цифрами (у меня только две цифры — 12 и 6) и три стрелки — вовсе не очевидная штука, к этому нужно привыкать с детства, как к тому, чтобы есть рис деревянными палочками. Дети, привыкшие к дешевым электронным часам, потом с робостью надевают дорогие механические, а я в японских ресторанчиках всегда прошу, чтобы мне принесли вилку.
Однажды мы разбили палатки на реке, среди деревьев. Река текла очень тихо и плавно в украинском Полесье. Искупавшись, мы принялись ловить раков. Нам вызвался помогать местный мальчик, появившийся откуда-то в одних длинных черных трусах.
Он был очень ловок, и вскоре у нас было достаточно темно-зеленых речных раков, шевеливших клешнями. Когда мы приготовили их, мальчика уже не было поблизости. Видимо, его интересовал только процесс ловли.
Наутро, желая узнать, который час, я полез в кошелек, куда положил часы еще перед тем, как пойти купаться. Но часов в кошельке не было. Деньги остались не тронуты. Я сказал об этом товарищам, и они тоже проверили кошельки, но у них ничего не пропало — ни часы, ни деньги. Они, кажется, сомневались, действительно ли у меня были с собой часы. Я смутился и расстроился, я точно помнил, что часы были.
Через некоторое время на берегу появился человек из местных жителей, кажется, лесничий. Мы рассказали ему о пропаже. Он поинтересовался, не крутился ли здесь мальчик лет восьми. Да, ответили мы, он помогал нам ловить раков, но он был в одних трусах. Где он мог спрятать часы? Лесничий высказал предположение о том, как мальчик закрепил часы на теле, и улыбнулся. Я не поверил. Скорее всего, он бросил часы в кусты и забрал их перед тем, как уйти. Это деревенский воришка, объяснил лесничий. Его пытались лечить, отослали в специнтернат. Он сейчас в деревне на летних каникулах.
Втроем мы пошли в деревню. Дом мальчика разыскали быстро, и он был один в доме.
— Зачем ты взял деньги? — спросил мой приятель сурово.
— Денег я не брал, — заплакал мальчик.
— А где часы? — спросил приятель.
Мальчик принес маленький чемоданчик, который мы тогда называли студенческим, хотя на самом деле студенческим он был разве что до Второй Мировой войны и несколько лет после.
Мы открыли чемоданчик и обнаружили полторы дюжины часов, в том числе и мои. Ремешка на них не было. Он лежал отдельно. Нам самим-то было тогда по двадцать, и мы впервые в жизни оказались в положении воспитателей, объясняющих нормы человеческой морали. Мы напомнили мальчику заповедь «не укради». Мы обещали вернуться и проверить его поведение. Мальчик снова заплакал.
Дома я на всякий случай протер часы и ремешок ваткой, смоченной одеколоном «Гвоздика», запах которого отгоняет комаров. Лет двадцать я не хотел менять эти часы, даже когда они стали врать, дважды упав на пол. Лишь когда они совсем остановились, я с сожалением снял их и положил на дно чемодана, который впоследствии пересек с нами границу. Я совершенно не помню, какие часы были у меня после. До тех часов, которые ношу сейчас. Их подарил мне сын.
Я люблю башню с часами в Яффо — подарок османского султана Абдул-Хамида Второго жителям города. Давно нет султана и нет султаната, а часы есть. И плавящиеся часы на картинах Дали вызывают у
