собственное невладение значительным количеством слов, встречающихся в текстах пушкина. Приведем три выдержки из указанного словаря (справа отмечено число словоупотреблений данного слова).
Пушкин – гений, но гениальность отнюдь не terra incognita в пространстве владения родным языком. Гениальность является увеличительным стеклом или, лучше сказать, компасом для достижения индивидуально возможного. При всей наивности и поверхностности вопроса сформулируем его в виде двух альтернативных зависимостей: гений и поэтому усвоил столько слов или усвоил столько слов и поэтому стал гением?
П.Ф. Лесгафту принадлежит мысль о том, что гениальность – нормальное состояние организма. Как бы то ни было, но отрекаться от пополнения словаря только на том основании, что мы, де, негениальны, вряд ли разумно. Запас пока еще никому не мешал, в том числе запас лексики.
Сейчас слов нам необходимо на порядок больше, нежели десять, двадцать, тридцать лет тому назад. Жизнь идет вперед, требуя адекватного языкового сопровождения. Подчеркивая это, Михаил Эпштейн использует великолепную метафору точек на надуваемом воздушном шаре. Мы надуваем шар, и точки удаляются одна от другой, значит, точек должно быть больше, еще больше! «парадокс в том, что чем больше расширяется язык, тем больше он пустеет и тем больше в нем появляется семантического вакуума и лексических вакансий. Язык – как резиновый шар, в котором по мере надувания происходит и отдаление словарных точек, так что появляется новая лексическая разреженность... <...> Чем богаче язык, тем больше он нуждается в новых словах и смыслах, которые бы заполнили его растущую емкость. Не только русский, но в еще большей степени английский язык постоянно втягивает в свою “вакуумную воронку” огромное количество новых слов и выражений, хотя не всегда потребность в них лексически обоснована»[29].
Что называется, деньги идут к деньгам. Богатый язык становится еще богаче, его лексические недра насыщаются по экспоненте, причем вышесказанное вряд ли относится только к современной эпохе. Откроем «Грамматику литературного арабского языка» Н.В. Юшманова. Вот что автор подчеркивает в оценке своего предмета исследования: «Арабский язык отличается от других семитских языков более полным сохранением звуковых, грамматических и словарных богатств семитского праязыка, а также дальнейшим развитием форм и обогащением словаря до баснословных размеров»[30].
Языку нужен запас хода, нужен БАСНОСЛОВНЫЙ СЛОВАРЬ. То же самое можно сказать о нашем современнике. Развитие собственного лексикона – требование времени. Добавим, что ученичество это пожизненное.
Писатель начала XIX века И.М. Муравьев-Апостол сравнивал толковые словари с арсеналами, «в которых тьма древних и новых оружий, развешанных по стенам в систематическом порядке. Войди в них, и с первого взгляда покажется тебе сокровище необъятное. Но как дело дойдет до вооружения, так не знаешь, за что и как приняться, потому что оружие знакомо тебе только по одной надписи, которая висит над ним, а не по ручному употреблению». Так что лучше выписать и запомнить не определение даже, а контекст с интересным словом, чтобы по аналогии создавать свои контексты.
Следующий фактор, побуждающий ставить вопрос о пополнении словаря, – это пространственный фактор. Россия – океан суши, и с этим географическим феноменом надо считаться при постановке и решении любых проблем, в том числе и проблем родного языка. Д.С. Лихачев едва ли не напрямую соотносил исключительное богатство и разнообразие русского языка с особенностями территории: «Факт этот в значительной мере утверждался тем обстоятельством, что территория, на которой был распространен русский язык, была настолько велика, что одно только различие в бытовых, географических условиях, разнообразие национальных соприкосновений создавало огромный запас слов для различных бытовых понятий, отвлеченных, поэтических и т.д. А во-вторых, тем, что русский литературный язык образовался из опять-таки «межнационального общения» – русского просторечия с высоким, торжественным староболгарским (церковнославянским) языком»[31] .
Итак, исторически и географически мы, русские, «обречены» на богатейший лексический запас, если сами не откажемся от его сохранения и восполнения. И здесь всплывает еще одно требование, еще один диктат – диктат... удовольствия.
Знать слово несказанно приятнее, нежели не знать. Не исключено, что иностранные слова вызывают раздражение целых слоев населения именно потому, что обнажают обижающее, обжигающее носителя русского языка незнание этих слов. Специалист по минералогии М. Мина признается: «В человеческой психике есть некая странность. Например, людям почему-то нравится знать, как называется какое-то растение. И если человек знает только это название и ничего кроме, он доволен, он чувствует себя комфортно. Хотя что, собственно, от этого меняется?»
Кроме «пространственно-временных» требований расширения лексикона и кроме диктата удовольствия есть еще одно требование, а именно требование защиты от мономании языка.
По мысли А. Кожибского, язык несет ответственность за своего рода мономанию, которая препятствует здоровому приспособлению человека к условиям постоянно изменяющегося современного мира. «поэтому Кожибский восстает против онтологии языка. Он предлагает заменить слово, воспринимаемое как бытие, словом, воспринимаемым в качестве функции, способной к постоянным изменениям. Его новая семантика (new semantics) устремлена к тому, чтобы дать знание мультиплицированных значений. Цель обучения, – подчеркивает ученый, – овладение переменными структурами»[32].
Если же мы пересмотр своих языковых слепков с действительности собираемся сделать ментальной привычкой, у нас под рукой должны быть средства замены неподходящих слов и образов. Привычный язык давит на человека изнутри даже в ситуациях, когда воспринимается чужая речь: «Ведь воспринимает чужое высказывание не бессловесное существо, а человек, полный внутренних слов. Все его переживания, – так называемый апперцептивный фон, – даны на языке его внутренней речи и лишь постольку соприкасаются с воспринимаемою внешней речью»[33].
Как видим, существует достаточное число достаточно веских причин (хронологических, территориальных, социальных, психологических), чтобы вопрос о расширении лексикона вновь обрел бы свою значимость и сохранял бы ее постоянно.
Парадоксальным образом, однако, именно в настоящее время, в те самые десять, двадцать, тридцать последних лет, все разговоры на лингвистические темы растворились в сетовании, что ребенок должен знать английский язык. Это желание-требование витает во внутренних ячейках социума, в семьях. Во внешней же среде (благодаря средствам массовой информации) актуальность проблем родного языка стала традицией соотносить с двумя негативными процессами: распространением сквернословия и избыточным употреблением иностранной лексики. Нет ни малейших сомнений в искренности и ответственности авторов многочисленных публикаций на две заявленные темы. Нет оснований упрекать высшие органы власти в пренебрежении вопросами бытия и развития русского языка. Но свою позицию мы должны уточнить.
Есть известная метафора «сад-огород». На одном и том же участке земли можно неутомимо выпалывать сорняки, но можно так плотно насадить ценные видов растений (те же цветы!), что сорняков не будет. Мы бы не стали приводить сию ботаническую параллель, если бы несколько лет назад, выпалывая толщу сорняков на своем дачном участке, не любовались плотными волнами ромашки разноцветной на соседнем участке старшего лаборанта А.Л. Гречихиной. Что касается русского языка, то о сорняках мы упомянули, но о каких цветах должна идти речь применительно к языку? Какие ценные породы вот уже несколько десятилетий не высаживаются на языковую почву?
Представляется, что главная проблема деятельностно ориентированной оценки русского языка на современном этапе – это проблема заведомых ограничений, влияющих на языковое самосознание носителей языка тоже.
Мы бы выделили четыре типа таких заведомых ограничений. Одновременно их можно трактовать как четыре направления в обогащении собственного лексикона.
Ограничения первого типа – недостаточность идей, образов, крылатых слов, афоризмов, цитат. Средства массовой информации используют минимальный, давно примелькавшийся состав устойчивых образных проекций:
