деревянным столбиком, на котором была выведена скромная надпись: «Майор Н. Петров, умер в 1940 г.»
– Я фотографию делал год назад, – продолжал мой приятель, – Думается, что этой могилы уже не существует».
…Вечерело, народ постепенно расходился. Я смог оглядеться вокруг и увидел, что можно было предположить. Вокруг была истоптанная ровная земля. Могилы майора Петрова не существовало.
Я не могу себе представить, чтобы поклонники Блока, Твардовского, Заболоцкого или Пастернака могли позволить себе из любви к своему божеству равнодушно топтаться на чужих могилах.
Конечно, «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется», и отношения творца с человеком, открывающим сердце строке, звуку, картине, слышны и не всегда предсказуемы. Но в безбрежном эмоциональном море этой стихии должны мерцать сигналы друг другу, два маяка, две равноправные воли – человека искусства и человека жизни. Ибо, как сказал мудрец, «поэт должен помнить, что в прошлой прозе жизни виновата его поэзия, а человек жизни пусть знает, что в беспомощности искусства виновата его нетребовательность и несерьезность его жизненных вопросов».
Статья Куняева удивительным образом совпала с двумя событиями: лишением в июле Юрия Любимова советского гражданства и волевым решением вышестоящих органов о передаче всех материалов музея на Таганке (более 12 тысяч единиц хранения), в том числе и материалов о В. Высоцком, в ЦГАЛИ. Многим могло показаться, что все эти события тесно связаны между собой и что за спиной «Нашего современника» стоят весьма влиятельные силы со Старой площади. Но это не так. «Наш современник» не был конформистским изданием, и отношения его со Старой площадью и цензурой были более чем сложными. Когда Валерий Золотухин, возмущенный статьей Куняева, начал свои хождения по инстанциям с целью ее опровержения, один из его знакомых передал ему удивленные реплики высокопоставленных деятелей из центрального аппарата КГБ: «А чего Золотухин возникает против „Нашего современника“? Он же русский человек. Захочет – он будет печататься в „Современнике“. Это могло быть сознательной провокацией. Кстати, в самой редакции журнала отнюдь не было полного единодушия в том, печатать или не печатать статью С. Куняева. Так что все обстоит не так просто.
Тем не менее удивление высокопоставленных чекистов и подобные реплики из их уст многое объясняли из того, что происходило в те дни вокруг имени Владимира Высоцкого. Дело в том, что в силу своего полуеврейского происхождения и круга тех знакомств, которые он поддерживал при жизни, Высоцкий был недолюбливаем в среде так называемых «русских патриотов». Вокруг него всегда вращались люди, ориентированные в сторону Запада, да и сам он никогда не скрывал своих близких связей со многими деятелями западной литературы, искусства и эмигрантскими кругами. После смерти, став для «западников» чем-то вроде символа, Высоцкий должен был рано или поздно навлечь на себя гнев «русских патриотов» или «почвенников».
После инцидента с корейским самолетом, сбитым советскими силами ПВО в сентябре 1983 года, идеологическая конфронтация между Западом и Востоком вновь обострилась. «Патриоты» перешли в атаку по всему фронту, особенно активизировав свои действия после смерти Юрия Андропова.
25 сентября 1984 года Константин Черненко, выступая на пленуме Союза писателей СССР, заявил: «На Западе любят порассуждать о пользе сопоставления идей и взглядов, развития контактов между людьми. Мы, конечно, за это. Но с чем мы сталкиваемся на практике? С попытками беспардонно вмешиваться в наши внутренние дела, с настоящей психологической войной. И одна из ее целей – хоть немного расшатать единство деятелей нашей культуры с партией…»
Пламенную речь нового генсека тут же поддержали следующие ораторы, каждый из которых клялся в верности и любви к Центральному Комитету партии и обещал приложить все свои силы для борьбы с происками мирового империализма. Лидер московских писателей Феликс Кузнецов, герой борьбы с альманахом «Метрополь», взойдя на трибуну, заявил: «И еще одна тревожная тенденция: наметившаяся игра на понижение нравственных критериев, своего рода агрессия бездуховной, обывательской пошлости в суперсовременных формах, что проявляется в откровенно коммерческих поделках, оскорбляющих достоинство советского человека и достоинство нашей литературы и искусства. А что особенно опасно – эти „диск-жокеи“ от литературы и искусства посягают на души нашей молодежи. Эта бесовщина посягает даже на нашу классику и фольклор. Выражая „философию жизни“ современного потребителя, они формируют в людях незаторможенные потребительские инстинкты. И в таких формах проявляется сегодня идеологическая борьба».
Борьба за души советской молодежи, которая почему-то имела склонность не к песням членов Союза композиторов СССР, а к песням «беснующихся» рок-певцов, не к книгам почтенных членов Союза писателей СССР, а к «пошлым и безыдейным» стихам Владимира Высоцкого, – эта борьба в 1983–1984 годах разгорелась с невиданной силой и размахом. Та же статья С. Куняева в «Нашем современнике» носила красноречивое название «Что тебе поют?» и была посвящена не только поклонникам рок-музыки, коих в Советском Союзе всегда было предостаточно. Известный исследователь советской рок-музыки Артем Троицкий, вспоминая те годы, писал: «Зима 1984-го. Профессиональные группы в полном смятении. Каждая должна была выступить перед комиссией Министерства культуры с новой программой, состоящей на 80 % из „не своего“ материала…
Весной 1984 года пошла вторая волна атак на рок. Главным объектом ее на сей раз были уже не деморализованные профессиональные группы, а «самодеятельность»… Самодеятельные рок-записи были окрещены емким и зловещим словом «магиздат» – по аналогии с диссидентским литературным «самиздатом»». Непонятно, откуда появились и распространились со страшной скоростью загадочные «черные списки»: никто точно не знал их происхождения и то, насколько они «официальны», но у чиновников, всегда чувствующих себя увереннее с бумагой в руках, они имели большой успех. В списках, под шапкой «идейно-вредные», были перечислены практически все более или менее известные русскоязычные любительские рок-исполнители».
Несомненным является тот факт, что творчество Владимира Высоцкого послужило мощным толчком для развития советской рок-музыки в сторону Слова. Истоки поэзии того же Андрея Макаревича, его желание исполнять песни прежде всего на русском языке, лежат в 70-х, когда слава певца и поэта Владимира Высоцкого достигла небывалого размаха. В 80-м, когда Высоцкого не стало, Макаревич напишет песню его памяти.
Макаревич не ошибся: время Высоцкого действительно ушло вместе с ним, но творчество его явилось той путеводной звездой для новой волны молодых рок-музыкантов, что повела их за собой в сторону серьезного осмысления окружающей их действительности. И не случайно, что в начале 80-х на небосклоне советской рок-музыки появились знаменитые «текстовые» группы – «Аквариум» Бориса Гребенщикова, «Кино» Виктора Цоя, «Алиса» Константина Кинчева, «Зоопарк» Майкла Науменко. Те годы подарили нашей сцене и 24-летнего барда Александра Башлачева, о котором в первой отечественной рок- энциклопедии сказано: «За считаные годы создал около шестидесяти песен, хотя некоторые из них песнями не назовешь – каждая из больших вещей Башлачева („Ванюша“, „Егор Николаевич“) содержит в себе целый мир, как эпические поэмы древности. Ранние песни написаны под непосредственным влиянием В. Высоцкого, А. Галича, М. Науменко („Зоопарк“)…
Объявляя поход против той же рок-музыки, партийные идеологи в первую очередь боролись не с чуждой пропагандой западных идей, их пугала осмысленность творчества новоявленных рок-певцов, их идейная преемственность с творчеством умершего, но незабываемого Владимира Высоцкого. Тот же Артем Троицкий писал: «Смешно. И горько: казалось бы, официоз должен трубить в фанфары, радоваться тому, что подростки наконец-то получили в кумиры своих соотечественников, что впервые за пятнадцать лет советская поп-музыка и песни на русском стали популярны и престижны у молодежи… Но у бюрократов своя извращенная логика и свои представления об интересах страны…»
И чтобы заткнуть глотку рок-певцам новой волны, и создавались «черные списки», которые запрещали официальным органам печати, телевидения и грамзаписи популяризировать крамольные рок-группы, для этого и выдвигалось условие подобным исполнителям использовать в своем репертуаре до 80 % песен официального изготовления, то бишь надежных и проверенных по отношению к режиму композиторов и поэтов, для этого и выходили в свет статьи, подобные статье С. Куняева в «Нашем современнике» или в
