тех пор, пока не вернулась Наталья.
— Почему дверь открыта? Кстати, кажется, она была открыта всю ночь. Наверное, запамятовали, когда носились за глотками свежего ночного воздуха. По-моему, глядя на нас, даже луну перекосило. Она убралась раньше времени. И куда конкретно ты положила бумаги Кириллова? Не вставай! Сейчас будет кофе в… диван. Я уже почти оклемалась, теперь до Нового года в завязке.
— Грядущего или через год?
— Не хочу загадывать, будущее покажет… Лежи, говорю! Со стола сама уберу — это мое покаяние. Димка звонил, я сказала, что ты с семи утра цветы окучиваешь. — А он?
— А он заявил, что тебе больше делать нечего. В отличие от него, трудяги. На дачу ему уже нет смысла возвращаться, просил доставить тебя в Москву. Если он будет спать после бессонной ночи, ни в коем случае с ним не здороваться. Так где бумаги? В машине их нет.
Разговаривая, подруга чуть медленнее, чем обычно, возилась с устранением последствий вчерашнего полузабытья. И рада бы забыть все полностью, но не получается.
— Кофе в диван, пожалуй, не стоит. Сползай с него потихоньку, только не делай резких движений и старайся смотреть в окно. Чудесный денек. Хорошо, что нас дети не видят.
— Вся распечатка на заднем сиденье машины, — скорбным голосом доложила я и предприняла попытку встать. Восхождение на стул прошло удачно. Без головокружения. После кофе я отметила, что день сегодня и правда на редкость солнечный, а вокруг такая красота, даже уезжать не хочется. Если не плотно прикрыть ресницы, видна радужная полоска. И такая ласковость в осторожных набегах ветерка на оконные занавески. С другой стороны, вечером в Москву хлынет мощный поток дачников, застрянем в пробках. Проклянешь все хорошее, чем отметятся лишние дачные часы удовольствия.
— Ир, не морочь мне голову. У меня сегодня день исправительных работ. По месту жительства. Моего и частично твоего. Я пылесосила машину и никаких бумаг на заднем сиденье не обнаружила.
Солнечный день померк. Я покосилась на Наташку, не зная, что и думать. Зря напрягалась.
— Да вот же они лежат! Прямо на полочке, пришлепнутые сверху твоей сумочкой. — Наташка веселилась в холле, радуясь моей забывчивости.
— Говорю же тебе, я их из машины не брала!
— Не брала, — легко согласилась Наташка. — Ты их просто нечаянно прихватила, потому и не заметила.
— Наталья!!! — Я даже закашлялась от перенапряга. Так мне и надо. Сработала охранная сигнализация организма. — Вспомни нашу поспешную вылазку из машины, — продолжила уже с мирной интонацией. — Тебе не терпелось устроить в собственном доме иллюминацию, чтобы создать иллюзию бесстрашия. Ты заставила меня выскочить первой, не дав прихватить даже сумку. Сама же за ней потом лазила.
— Лазила… Да. Потом… Только я твою сумку не брала, думала, она у тебя в руках. За своей лазила… А потом машину закрыла. Точно! Ты пришла ко мне с пустыми руками. Потому их и распустила — свет везде включала. Мистика-а-а… У меня в голове какие-то обрывки крутятся… — Наташка закрыла глаза. — Мы с тобой на улице… Ты в кустах смородины, я у колеса… То ли сижу, то ли… опять сижу. Может, мы все-таки ночью все в ваш дом и принесли?
— Ночью мы работали исключительно на вынос… Лучше не вспоминать. Ну, ты меня поняла. Чертовщина какая то… Не хочешь подняться на второй этаж? Вдруг туда кто-то самовольно вселился. Посчитав это платой за услугу по доставке бумаг и моей сумки.
— Честно говоря, мне и на первом неплохо. Могу заглянуть в комнату, примыкающую к холлу. Здесь, на первом этаже. Давай проверим твою сумку, все ли на месте.
— Нет, сначала я поднимусь на второй этаж. Смелость города берет, а тут всего-то пара десятков ступенек. Демонстрацию храбрости я проявила только потому, что в глубине души таилась уверенность — на втором этаже никого нет. Хотя бы потому, что утро давно миновало. Так долго не спят. А распечатка и сумка могли материализоваться на моей полке в результате наших неосознанных действий после «релаксации». Чего не сделаешь в состоянии беспамятства. Бр-р-р… Уже намекала себе: лучше об этом не вспоминать. А все этот дружеский долг. За компанию, говорят, удавилось одно лицо одной очень умной национальности. Неумный поступок. Впрочем, мой тоже. Залитый солнцем второй этаж, хоть и не вовремя, порадовал планировкой. Ощутив очередной раз чувство гордости за собственный дизайн, я едва не навернулась с лестницы. Надо смирять гордыню. Первый этаж обследовала Наташка. Даже в печку заглянула. И еще раз сослалась на мистику.
На первый взгляд в сумке ничего не пропало. На второй — тоже. Со временем выяснится. Просто не всегда помню, что в ней таскаю. Главное — ключи, проездной и кошелек на месте.
— Ну что? Окунемся в документы? — строго предложила я.
— Сейчас… Только еще наперсточек кофе вылакаю. Что-то мне не по себе, какие-то нехорошие предчувствия. — Пить надо меньше.
— Раз в год не считается. Просто контрольная проверка того, о чем ты сейчас сказала. Ладно, начнем с послания мне. Только читай сама. Я лучше к чайнику прижмусь, так и посидим с ним в обнимку. Начало я тебе еще вчера до посиделок процитировала. Причем не заглядывая в текст. Нет!!! Подожди, сейчас платочек достану…
Наташка вытащила из салфетницы пачку салфеток и разложила их перед собой на три неравные кучки. И тут же принялась равнять. Я вздохнула — нормальная реакция. В волнении не знает, чем руки занять. И на всякий случай предупредила — интимные подробности читать не буду.
— Обалдела! Да мне интим в те времена и не предлагали. Читай!
— «Милая Наташка! — начала я с выражением полной беспристрастности. — Привет от друга Чернеца — это мой ник в „Одноклассниках“. Наверное, и не подозревала, с кем вела на сайте философские беседы „за жизнь“. Лично для меня они были отдушиной. Два звонка в год — слишком мало. Кто знает, захотела бы ты принять меня в число друзей, представься я по всей форме. Да и не дело вносить неурядицы в твои отношения с мужем. Сегодня случайно проезжал мимо твоего дома и увидел тебя. Мне трудно привыкнуть к твоей взрослости и, если бы не фотографии, которые я видел на сайте в твоем личном альбоме, честное слово, не узнал бы. Та девочка, которую я до сих пор люблю, стала красивой, я бы даже сказал, очень эффектной женщиной. Только чужой. Как, наверное, и я для нее. С благодарностью вспоминаю свои поездки с тобой в деревню Караваинку. А помнишь Михайловку? А как я спасал тебя от летучих мышей? А наша поездка на реку Чусовую рядом с Екатеринбургом? Ты отлично держалась на воде, хотя и уверяла, что не умеешь плавать. С большим удовольствием вспоминаю наш отдых в санатории „Монино“ и в белорусском Несвиже. Мне очень жаль, что все у нас с тобой так нелепо сложилось. Покоя не дает твой почтовый ящик, куда я бросил последнюю свою записку, ставшую прощальной.
Через несколько минут уезжаю на отдых. Если останусь на ПМЖ в другом месте, это письмо тебе перешлют по почте. Будь счастлива за нас двоих». Все. Дальше подпись: «Чернец — Владимир Кириллов».
Я с тревогой посмотрела на Наташку и тут же поняла, что ночью ей было лучше, нежели в данную минуту. Такое впечатление, что она вот-вот покачнется и рухнет на пол. Вместе с чайником. Там оба и останутся — до лучших времен возрождения. Уж разревелась бы, что ли… Я услужливо подвинула ей все три кучки салфеток. Может, все-таки оклемается и всплакнет? Такая тьма вопросов по этому прощальному письму. Получается, что подруга мне откровенно врала. Во времена нашей ранней юности, имея чисто платонические отношения, не катались с представителем противоположного пола вдвоем из Москвы в Белоруссию или же на Урал — купаться в речке, и уж тем более не отдыхали в санаториях. И Наташка ничего не рассказывала про свои романтические приключения с Кирилловым и летучими мышами в деревне Караваинке.
— Читай остальное, — проскрипела Наташка деревянным голосом и к моему великому облегчению отлипла от чайника. Теперь она походила на человека, которого насильно выпрямили и в целях фиксации положения привязали к плоской доске. Потом просто забыли отвязать.
Я взяла следующий лист и… ничего не поняла. Полная абракадабра — набор букв и цифр. Бред взбесившегося шифровальщика. Такими же были еще два листа.
— Это нам с тобой не по силам. — Я продемонстрировала подруге содержание одного из листов. — А вот в последнем все четко и ясно. Напечатано: «Господа! Прошу зря не беспокоиться. Вся информация
