проигрывать». Начали от печки, которую супруги Кузнецовы приобрели ранней весной для дачи. Решающее значение оказал подсчет положительных отзывов на интернетовском форуме. Помнится, я неоднократно доводила мужа до белого каления своими меткими замечаниями в адрес его нерешительности. Не доверяя интернетовскому большинству, Димка выжидал только одного положительного отзыва — Бориса Ивановича. По мере возможности свою лепту вносила и Наталья, каждый раз появляясь в нашем доме с замечанием о холодрыге. Высказав все претензии Дмитрию Николаевичу, совершенно не думающему о жене и будущих внуках, подруга просиживала у меня отпущенное солнечными часами время, а к вечеру направлялась к себе — в «Ташкент». Больше всего Димку не устраивало упоминание этой столицы сопредельного государства. Он демонстративно фыркал, но все-таки помалкивал. Я догадывалась, что он имел в виду. Мол, из Ташкента все прут к нам, а вас, госпожа Кузнецова, носит нелегкая…
Пару месяцев Борис Иванович молчал, зато «заговорила» немая крыша. Довольно красноречиво. Хотя и без слов, но доступно показала отрицательное воздействие рекламируемой печки на металлочерепицу. Жуткие рыжие потеки из трубы были похожи на подсохшую кровь безвинно загубленных в топке деревьев. Смолистые отложения так и остались на память о замечательной печке. Воспользовавшись спросом одного из очумелых искателей дешевизны, Кузнецовы мигом расстались с «Ташкентом», потеряв при сделке купли-продажи смешную сумму — около ста рублей.
В отличие от Наташки я проигрывать совсем не умела. В том плане, что всегда проигрывала по- крупному. Например, если меняла валюту, то на следующий день курс обмена резко подскакивал, а если не подскакивал, то в общей пачке российских рублей обязательно не хватало купюр, но обнаруживалось это достаточно поздно. В общем-то, ничего особенного, если учитывать потери в масштабах всей страны. Я всякий раз этим утешалась. Вот по поводу упомянутых масштабов у нас и разгорелся яростный спор. Наталья уверяла, что ей на них наплевать. Воровали, воруют и будут воровать. Все равно всех не пересажаешь — тюремных закромов Родины не хватит. Кроме того, воруют не у нее дома. А сами масштабы воровства умело скрыты хорошо продуманным творчеством высокопоставленных мастеров-умельцев. Результат — прекрасный ландшафтный дизайн всех финансовых махинаций.
Собственно говоря, «спор» — громко сказано, поскольку мои напористые попытки в нем поучаствовать обрывались коротким: «Ну дай же мне сказать!!!» Я вся извертелась, пытаясь выдать не мычание, а слово и этим самым «словом» направить подругу на путь истинный. Мы давно уже проехали нужный поворот в Бутово и катили в никуда — туда, куда нам совершенно не нужно. По Кольцевой.
— Да! Вот такая я зараза! — похвасталась Наташка, проезжая район Ясенево.
— Ну и фиг с тобой, — устало отреагировала я, чувствуя, что от напряжения начинает саднить горло. В конце концов, Кольцевая же через каких-нибудь двадцать — двадцать пять километров, заедем в Бутово с другой стороны.
Довольная моим неожиданным смирением, подруга победоносно огляделась по сторонам. Минута молчания прошла быстро.
— Надо же… какая я зараза… — уныло промямлила она. — Чертовы олигархи попутали. Своим финансовым дизайном. А ты тоже хороша. Столько лет замужем, а до сих пор не выработала командный голос.
— На тебя действует только твое собственное подсознание, но когда оно спит, криком не добудишься, а физический метод имеет свои недостатки.
— Правильно. Бабу за рулем бить нельзя. Никому. Обязательно бросит руль и полезет давать сдачи. Нам это надо?
— Нам надо на поворот.
— Сейчас у Теплого Стана и повернем, а пока полюбуйся, как хорошеет столица. Даже на отшибах, то есть окраинах. И вдоль дороги такие навороченные магазины и кафешки… Интересно, за счет чего они существуют? — За счет постоянных клиентов, — нехотя предположила я. — И мне уже надоело на них любоваться. Такое медленное движение…
— А ты все равно любуйся. На той стороне Кольцевой пробка еще больше.
Около часа мы парились на небольшом по продолжительности отрезке пути, пока достигли Бутово.
— Надо же, район так изменился, с тех пор как мы ездили в гости к Корольковым. Совсем не похоже на захолустье. — Голос подруги прозвучал слишком бодро. Я сразу поняла, что мы почти приехали. — Б- бульвар Д-дмитрия Д-донского… Мама д-дорогая…
Следовало немедленно купировать приступ невроза у подруги, и я радостно отметила, насколько быстро и почти незаметно мы доехали. Наташка моих стараний не заметила. Остановившись на противоположной стороне, долго и отрешенно всматривалась в окна бывшего дома Кириллова. Мне и в голову не приходило ее торопить. Реши она в этот момент повернуть домой — я бы не возразила.
— Не понимаю… — тихо сказала Наталья себе под нос. — Все давно быльем поросло. Даже если бы судьба повернула по-другому, ну не ужились бы мы с ним, потому что… Потому что мне очень повезло в жизни с Борисом. А вот сижу и думаю: «Это Вовкина улица, по ней он ходил домой и из дома, здоровался со знакомыми…»
«Дальше будет хуже», — решила я, полезла в бардачок за пачкой одноразовых платков, подруга везде пихала их с запасом, и вдруг услышала:
— Все! Вылезаем!
Этой решительной команды я не ждала, вздрогнула и, торопливо возвращая крышку бардачка на место, невольно прищемила себе пальцы, машинально отметив: «Мне тоже больно!»
Подъезд был закрыт на кодовый замок, но нам повезло ввалиться внутрь с тремя тинейджерами. Без всякого стеснения от присутствия посторонних они добросовестно угощали друг друга пинками, подзатыльниками и тычками. Вроде как шутливыми. При этом гоготали и орали на все лады. То ли от боли, то ли от кратковременного счастья прямого попадания по прямому назначению. Вломившись в подъезд, компания с шумом заняла грузовой лифт, зародив в наших душах серьезные опасения, что без повреждений до нужного этажа техника не доберется. Прогноз не оправдался. Пока мы ждали прибытия маленькой кабины, грузовая остановилась на третьем этаже и шумная троица выскочила на лестницу. Похоже, кому-то из троих надлежало слететь по ступенькам вниз, чтобы вновь продолжить поступательное движение вверх. Все это безобразие не позволило Наталье отвлечься на очередные переживания, хотя Кириллову приходилось подниматься на свой этаж, пользуясь этими же подъемниками. Странное ощущение. Человека уже нет, а все без изменения. Получается, наша исключительность живет лишь в нашем сознании. Ну еще в сознании родных и любимых…
— Хватит спать!
Наташка резко дернула меня за руку, и мы не мешкая влетели в лифт, с перепуга нажав на кнопку последнего этажа. Оттуда уже спустились на седьмой и нерешительно остановились у металлической двери квартиры с номером 92.
— Если выйдут соседи из других квартир, говорим, что мы делегаты банка, — торопливо зашептала Наташка. — Кириллов просрочил платежи по ссуде, нас интересуют причины и сроки возврата денег. Господи, прости мою душу грешную…
Подруга перекрестилась и неуверенно нажала кнопку звонка. Но смотрела при этом на соседнюю дверь. Из квартиры донеслось какое-то шевеление, однако открывать замок не торопились. Наташка молниеносно обернулась к девяносто второй квартире, судорожно вцепилась в сумочку, выставив ее перед собой в качестве щита.
— Если за дверью Кириллов, не важно, живой или мертвый, но лучше живой… Блин! Тогда я его точно убью.
Наташкин голос был похож на шелест осенних листьев, на что была похожа она сама — не знаю, не видела. Решала вопрос: можно ли убить живого Кириллова известием о мифической непогашенной ссуде в миллион евро. Вопрос так и остался открытым. Кто-то внутри квартиры завозился с замком, Наташка мгновенно юркнула за меня. Я шагнула в сторону именно в тот момент, когда дверь распахнулась. На нас выжидательно и напряженно смотрела пожилая женщина в очках. Черное платье подчеркивало ее худобу, седые волосы были аккуратно собраны в пучок и заколоты сзади. Я окаменела. А все из-за Наташки, лицо которой надежно скрывал щит из ее же собственной сумки. Как только руки не отсохли.
