семейного счастья, да? - задохнулся он
Марина вздохнула и терпеливо сказала:
- Виктор, я не собираюсь тебя ни обманывать, ни обирать. То, что осталось после Ирины и моих родителей - к тебе всё равно никакого отношения не имеет. Больше нет любви? Значит, надо расходиться в разные стороны и каждому самостоятельно устраивать свою жизнь. Разве это нечестно?
Виктор зашипел:
- Ты предлагаешь расходиться? Уйти просто так, на богатенькое наследство, и бросить меня в нищете? Не боишься на судебных исках разориться? Я же с тебя стрясу всё, что мне причитается.
- Ничего особого тебе не причитается, Виктор. Я не буду делить с тобой нажитое совместно имущество. Всё оставляю тебе. На свою долю квартиры оформлю дарственную - пополам тебе и сыну. Это справедливо. Если с тобой в будущем что-то случится, не дай Бог, помогу и поддержу. Так что спокойно устраивай свою личную жизнь и не волнуйся ни о чём. Развестись через ЗАГС нынче просто - и в суд обращаться не надо. Заявление на развод оформлю через своего юриста и пришлю по почте вместе с дарственной и отказом от претензий.
- А ты уверена, что у меня не будет к тебе претензий, дорогая жёнушка? Какая грамотная стала, посмотрите-ка!.. Юристом своим обзавелась. Это не новый ли твой кавалер? Подтяжку лица сделала, худеть вздумала… на собачьи свадебки потянуло, на старости лет?!
Марине стало так противно, что даже затошнило. Неужели это тот самый обаятельный, сильный, всегда уверенный в себе Виктор, который очаровал девчонку-первокурсницу чудесными ухаживаниями? Очаровал за пару месяцев… и на долгие годы? Можно успокаивать себя банальным 'любимые люди меняются со временем', можно сваливать всё на какого-нибудь Грызмага… но в глубине души мы с горечью признаём - даже алмазные горы стираются со временем. И то, что освещало твою жизнь четверть века тому назад, сейчас превратилось в чадящие вонючим дымом угли.
- Знаешь, что… уезжай-ка прямо сейчас, муженёк. Я позвоню водителю - он тебя заберёт. Мне добавить больше нечего.
- Водитель у неё личный, б… - муж выругался, глядя на неё дикими глазами.
- И вот что, - твёрдо сказала Марина. - У меня есть водитель и телохранитель. Есть профессиональный военный в роли юриста, который с удовольствием сделает из тебя отбивную. Да и я тебя могу приструнить, не сомневайся.
- Вида-а-али мы таких военных! Видали мы таких ба-а-аб, которые… - с угрозой начал муж, делая шаг вперёд, и вдруг осёкся.
Из прихожей бесшумно выдвинулись две мохнатые фигуры. Алмасты в лёгком боевом снаряжении, ещё более походящие на медведей, чем обычно, заполнили собою, казалось, всю комнату. Марине они радостно улыбнулись… то есть радостно оскалили свои устрашающие, блестящие от слюны клыки. На Виктора поглядели с плотоядным интересом - всё-таки их дикие предки питались в том числе и человечиной.
- Спокойнее, ребята, спокойнее, - сказала Марина. - Не надо его обижать. Просто проводите во двор, к Рыцарю Маренго.
Алмасты разочарованно рыкнули. Пыхтящий в коридоре барон уже держал в руках дорожную сумку Виктора.
- Вот ты, значит, как… - протянул Виктор, затравленно оглядываясь. - Телохранителей развела целую толпу… - он явно хотел ввернуть какое-нибудь похабное словечко, но не решился. Всё его негодование ушло во взгляд, которым он одарил жену, гордо шествуя к выходу. У подъезда коротко прогудела машина.
Барон всучил Виктору сумку и довольно невежливо вытолкал на лестницу. Алмасты топали следом.
- Ментов-то… то есть полицейских-то зачем позвала? - трагически воскликнул муж и насмешливое эхо загуляло между этажами. - Вот ты теперь какая, да? Крутую 'крышу' завела, да?
Последние слова он произнёс уже на улице. Стоящий у машины Кот лично распахнул перед ним дверцу. Последними словами Виктора, которые услышала Марина, были:
- Ну, ладно-ладно… мы ещё разберёмся с твоей 'крышей'!
- Полу у плаща подберите, мужчина! - казённым голосом сказал Кот. - Дверцей защемлю, запачкается. - И хлопнув дверцей, уселся на переднее сиденье, аккуратно звякнув шпорами. Барон и сопровождающие алмасты уже сидели на конях, готовые сопровождать гостя до вокзала. Наверное, для окружающих, да и для Виктора, они выглядели, как наряд конной полиции. Начали собираться зеваки. Кто-то уже называл барона 'полковником' и уверял, что знает его лично.
Несколько совсем юных саламандр, брызгаясь искрами и радостно шипя, выписывали круги на уровне второго этажа. Явно кокетничали перед королевой. Барон оглушительно свистнул в два пальца и вся кавалькада сорвалась с места. Машина Андрея плавно перелетела через 'Газель', заворачивающую во двор и нырнула в подворотню. Кони дробно простучали копытами по капоту грузовичка, но аккуратно - не оставляя вмятин. Саламандры наискосок рванулись вверх, догонять. Зеваки восхищённо ахнули: 'Класс!'
Так, с почётным караулом и неслыханной помпой, муж Марины Петровны стремительно отбыл навстречу новой, самостоятельной судьбе.
Марина опять включила воду и начала тщательно мыть посуду. В кухню зашёл кот, который где-то прятался всё это время. Он вспрыгнул на подоконник и задумчиво смотрел в окно. В комнате бубнил забытый телевизор и пахло табаком - Виктор накурил в квартире, чего никогда раньше не делал в присутствии жены. Теперь уже бывшей жены.
Марина терла тарелки губкой до скрипа. Из глаз зачем-то капали слёзы. Ёлки-палки, почему слёзы так легко текут в таком количестве именно тогда, когда моешь посуду? Может быть потому что их можно быстро и незаметно смыть бегущей из крана водой? И никто при этом не станет заглядывать в лицо? Кому интересно лицо женщины, моющей посуду?
В её семейной жизни это были последние слёзы. Ей казалось, что вместе с ними из неё уходит прежняя, совершенно далёкая теперь жизнь.
Позвонил Андрей и кратко доложил - гость посажен на поезд и отбыл. 'Завтра в восемь, Марина Петровна?'. 'Нет, давай попозже, к девяти'.
Она вернулась в комнату, открыла балкон - в комнату ворвался холодный воздух. Запах крепких сигарет начал потихоньку выветриваться. Марина забралась на диван с ногами, укрылась пледом. Кот прибрёл неизвестно откуда, вскочил на диван. Марина попыталась взять его на руки, но кот недовольно заворчал и уселся рядом с независимым выражением на мордочке.
- Почему ты никогда не идёшь на руки? - спросила Марина. - Упрямец, не любишь сюсюканий, да? Гордый…
Да, гордый… уж кто-кто, а Марина знала, что это такое. Именно гордость встала тогда стеной между сёстрами. Гордость, дурацкое стремление к независимости и упрямство. Глупое девичье упрямство. И обида.
Накануне Нового года Марина и Ирина случайно увидели Лёньку и Наташку - первую красавицу в школе. Парочка целовалась за углом школы, прямо на морозе! Ирина тогда возмущённо фыркнула: 'Вот видишь, какие они, эти парни?!' А Марина грустно подумала, что если бы не Ирина тогда, в пионерлагере, то Лёнька был бы с Мариной сейчас. А не с этой белобрысой задавакой и воображалой Наташкой, которая и целоваться-то, наверное, так и не научилась по-настоящему. Смешно, но и Маринка не была уверена в том, что умеет, но она упрямо думала о том, что Настоящая Любовь сама подскажет, что и как. Вот только эта любовь торчала теперь на морозе совсем не с ней.
А в июне сёстры собирались на выпускной вечер. Приходили в том числе и бывшие одноклассники Ирины, обогнавшие её на год. Это был последний шанс! Ирина ещё дома начала уговаривать Марину: 'Не надейся, на чёрта он тебе сдался? Там парней будет полно, мы с тобой всех десятиклассниц затмим. Маринка, я тебе такого принца найду! Что ты сохнешь по этому Лёньке? Пусть они с Наташей ходят - подумаешь, дел-то!'
На вечере Лёнька познакомил сестёр со своим приятелем. То ли какой-то студент на каникулах, то ли курсант в увольнительной. Он был на пару лет старше выпускников и, наверное, 'запал' на Маринку - приглашал её танцевать, что-то такое говорил, помнится, без умолку. Но Маринке было не до него (даже лица не запомнила!), потому что Лёнька весь вечер танцевал с её старшей сестрой. А Ирина… неузнаваемая Ирина улыбалась ему, и кокетничала изо всех сил, и не отказалась танцевать ни разу. И это
