потому что постепенно начала сама задавать вопросы. Заметив, что гнев ее проходит, я спросила, вернулась ли к ним мама.
— Нет, — сказала Сонечка.
— Как нет! — воскликнул Петер. — Вернулась, только сейчас ее нет дома.
— Когда же она вернулась?
— Завтра, — сказала Сонечка.
— Вот дурочка! — засмеялся Петер.
— Ну, значит, вчера, — поправилась она.
Все та же песенка! В сотый раз объяснила я ей, что такое завтра, а что вчера. Она сидела с умненьким видом, но, спорю, в следующий раз опять все перепутает. Она в самом деле умная, только времени не разбирает.
— С кем она пришла? — спросила я. — Одна?
— Нет, с отцом.
Господи, эти дети уже путают отца с чужим мужчиной! Совсем ребенка идиотом сделают, злодеи!
— Она пришла с отцом, он ее бил, и я плакала. Правда! — быстро прибавила Соня.
Значит, это и впрямь был отец.
— Не верь ей, — сказал Петрик, — у нее еще разума нет.
Нет, у Сонечки разум есть! И еще какой! Но мне стало жалко Петрика, и я шепнула ему, что не верю ни одному Сонечкиному слову. Он сразу же повеселел. Я еще и врать должна из-за этих гнусных злодеев! Хочешь лупить жену, лупи ее где-нибудь в другом месте, не при детях!
Сонечка уже сидела у меня на коленях. Чтобы доставить Петрику приятное, я сказала Сонечке, что с мамкой, конечно, лучше (!), чем без нее. Сонечка долго молчала, и я уже начала тревожиться за Петера, но потом она все же сказала:
— Конечно.
Но думала она, безусловно, совсем о другом, потому что обхватила меня за шею и повторила:
— Где ты была так долго?
— Ведь я тебе уже сказала, — покачала я ее на колене.
— А меня почему не взяла?
— В следующий раз возьму, — сорвалось у меня с языка — теперь уж не Сонечка, а я сама чуть не ревела. Как я ее возьму, когда мой отец против них?!
Ох, боже, не понимаю, за что некоторым детям такое мучение!
Ничего, когда-нибудь и я стану самостоятельной! Заработаю на картинах и на собственные деньги возьму с собой кого захочу!
12
Бабушка ведет себя подозрительно. Мама тоже. И тетя Яна теперь к нам захаживает чаще прежнего. Беднягу Йожо даже в каникулы держат под замком. Только под вечер дядя Андрей выводит его на прогулку, как собачонку. Спасибо большое! Я бы предпочла сидеть без прогулок хоть весь год.
Папка приходит домой поздно. Давно он не приезжал на машине. То-то у него так много времени уходит на дорогу. Когда его нет дома, у женщин полная свобода для бесконечных разговоров. Не знаю, о чем они могут столько разговаривать. Меня они выгоняют. Не тетя Яна — бабушка. И как наивно! Например: «Сбегай-ка за «Вечерником», Оленька». Или: «А что поделывает Марцелка, ну-ка загляни к ней». Вершиной ее странностей было, когда она сама послала меня на каток. Тут должна быть чертовски серьезная причина!
Я быстро оделась и побежала, чтобы не раздумали. И прямо дрожала, когда пришлось вернуться за коньками: я в спешке забыла все на свете, вплоть до сезонки. К счастью, мне открыла мама, так что мне урону не было. Она не делает из этого трагедии, потому что знает — сама ненамного лучше.
Бабушка — та наоборот. Ей, например, обманывать можно, а стоит ей поймать на чем-нибудь меня — сейчас же раструбит по всему дому. Или: она ничему не верит, а ей извольте верить! И вещей своих не разрешает никому трогать, а в моих все время копается. Как чего-нибудь не могу найти, она точно скажет, где лежит. И еще требует благодарности — мол, что бы я без нее делала!
Но теперь она какая-то странная. Не только посылает меня на каток, но даже ругаться перестала, чтобы в доме тихо было. Отцу не жаловалась уж не помню с каких пор. На ужины готовит целые пиршества и сама предлагает папе черный кофе. И маме. Но мама пьет его на кухне, с ней. А мне вечно проповедует, Чтобы я слушалась отца и не спорила с ним. Да я и не спорю! Неизвестно, когда и спорить-то. К его возвращению меня уже загоняют спать. Надо как-нибудь подкараулить его, мне нужна мохнатая шапка. Может, уделит малость из своих тяжелым трудом заработанных, если скажу, что у меня голова мерзнет. С ним легче договориться, чем с мамой, ей шапка не нравится. А отец не знает, сколько у меня шапок, и всегда твердит, что голова в тепле — залог здоровья. Он, когда простужается, спит в берете, говорит, только это ему и помогает. Ха! Мне шапка тоже поможет — потрясти человечество на катке!
Я ни с кем не договаривалась, потому что и не предполагала, что каток вдруг свалится с луны. Вернее, с неба. Ха-ха! («С луны свалилась» — это такой фильм, там одна свалилась в озеро со скутера, а потом демонстрировалась по деревне в бикини, и все крестьяне пялили на нее глаза.) Раз я ни с кем не договорилась, то поехала на трамвае. Была бы компания, конечно, интереснее было бы тащиться пешком. А в одиночестве — нет, нет. Слишком далеко.
На катке была скучища. Кроме Марцелы, Ивана, Бланки, Микуша, Пале Берната, Кинцелки и одноклассников из художественной, не было никого знакомых. Кинцелка сказала, что отец Бабинской еще в тот день, перед каникулами, подал заявление в двенадцатилетку. Попросил у директора чистый бланк и тут же его заполнил и отдал. Кинцелка знает все. От Антонии. Правда, про это и я знала. Не от Антонии, а просто легко было догадаться.
Домой вернулась в шесть. А у нас Верба! То есть моя классная учительница Врбова. В общем-то меня это с ног не сбило. Она посещает семьи, вот и к нам пришла. На каждую семью у нее отведено ровно по десять минут. Что можно наговорить за десять минут? Она сидела в комнате с мамой. Мы с бабушкой окопались в кухне. Но Верба все не уходила, и бабушка вытолкала меня в комнату — мол, надо же поздороваться. Ну вошла я. А что такого? Верба была как мед. А почему бы и нет? Я в школе вполне приличная. Через две минуты я взяла чашки со стола и спросила, не сварить ли еще кофе. Мама, ясно, чуть не лопнула, но виду не показала. Дело в том, что я в жизни еще ни разу не варила кофе. А Верба кивает — давай, мол. Я выкатилась в кухню и сказала бабуле, чтобы она не сквалыжничала, а сварила бы сногсшибательный напиток.
— Подсыпь, подсыпь еще, — толкала я ее под руку, — не жадничай!
— Ну погоди! — шепотом стращала меня бабушка. — Она уже спрашивала, как ты со мной обращаешься, и я рассказала, какая ты грубиянка!
Сначала-то во мне что-то екнуло, но потом я поняла, что это неправда. Ни капельки я бабке не верю! Пусть мы с ней ругаемся, но чужим она меня никогда не выдает. Да еще учительнице!
— Жалуйся сколько угодно, — выпалила я наугад, — никто тебе не поверит. Тем более Верба.
— Но-но! Вот возьму и взаправду все скажу! — грозила бабушка.
Ясно! Она еще и словечка не пикнула!
Я элегантно подала кофе и удалилась, поняв, что со стороны Вербы мне ничто не угрожает.
Явился отец. Бабушка забегала вокруг него: мол, не подать ли ему ужин в кухне. Услыхав, кто у нас сидит, он сказал, что поужинает позже, и бросился в ванную бриться, чтобы произвести впечатление на Вербу. Ха, могу себе представить! «Пани Врбова, не хотите ли закурить? Вам удобно сидеть? А то я принесу подушечку… Так как же ведет себя наша Ольга?»
Хо-хо-хо!
Куда там десять минут — пока длился визит, я прочитала всего «Пастушка божия». Ничего другого в моей комнатушке под рукой не оказалось. Это такая древняя бабушкина книжонка. Но трогательная, хоть
