Команда: «Направо, шагом — марш», и мы под духовой оркестр пошли на Май-губскую пристань, а оттуда на буксире в Надвоицы. Буксир забрать может человек двадцать пять, а нас двести. Прицепили баржу, битком набили и ее и катер. А дождь хлещет, ветер воет, волны на Выгозере — знаете какие! Катер наш и баржа — что щепки в весеннем ручье. Кто попал в машинное отделение, тому ничего. А кто на барже да еще с краю, раскисли от дождя и холода, как мокрые куры. Но в Надвоицах, в бараках, ожили. Напились чаю, залегли спать, а наутро за работу.
Получил я бригаду в тридцать человек. Работали мы на пару с политруком Май-губского завода Усаченным Григорием Семеновичем. Всегда я питал к нему особое уважение. Силен был парень. И хороший товарищ.
Мы целый день работали так, что кажется никогда в жизни так не работали. А как стали десятники проверять нашу выработку, то оказалось, что мы и нормы не выработали: 87 процентов дали. А ведь на канале тридцатипятники по 150, по 200 процентов выгоняют.
Тут у нас настроение упало.
Стой, думаю, не может этого быть. Наверное нас обсчитали. Давай сами кубометры вымерять.
Ничего от нашего измерения не прибавилось. А другие бригады выработали больше, и в целом наш «Ударник» дал 120 процентов. И еще товарищи были недовольны.
Мы с Григорием Семеновичем совсем было приуныли.
Десятники нас успокаивают. Это, мол, ребята, не плохой результат. Первое — грунт крепкий нам попался, второе — непривычны еще мы к такой работе.
И начальник наш товарищ Самойлов тоже поддерживает:
— Ничего, товарищи, следующий раз подтянетесь.
Руки у меня от работы огрубели, кости болят. Спрашиваю других товарищей: «Как вы себя чувствуете?» Многие жаловались на усталость.
Но на другой день я вышел на работу и опять работал как чорт. Старался подавать пример другим.
Перевели нас на другую работу дробить щебень.
Хорошая вещь — ручной щебень для бетона, только трудная работа и явное дело — нам без механизации не поспеть.
Открылась уже неизмеримая глубина десятого шлюза.
В скале рубили плотину, покроют ее бетоном и спустят через нее Выг.
Нужен был бетон для всего четвертого отделения, для бетона нужны были камнедробилки. Прислали несколько камнедробилок, но крепкий диабаз сбивал щеки камнедробилок в несколько часов.
Нужно было приготовить литье из специальной стали. Состав этой стали таков: 50 процентов чугуна, 48 процентов лома железа и 2 процента ферромарганца.
Для того чтобы расплавить эту массу, требуется более высокая температура, чем та, которая в обычной заводской вагранке.
У Руденко голова от успехов не кружилась, и он понимал, что вагранка температуры 1 200 градусов не выдержит.
Заключенный инженер Скоробогатов, знавший металлургию, предложил попробовать все-таки отлить сталь.
Говорил он, что попытка плавить сталь в вагранке делалась.
Дело было очень опасное, потому что расплавить вагранку значило оставить производство без металла, без колес для тачек и вагонеток.
Посоветовался Руденко с инженером. «Нужно лить полустальное литье: те щеки для камнедробилки, которые мы делаем, выдерживают только шесть часов. Щеки нужны, как воздух, не можем же мы ежедневно лить по десять тонн одних щек».
Руденко велел тогда построить запасную вагранку.
Решили попробовать. Проба была произведена ночью.
Мехбаза
Народу собралось в литейной человек полтораста, и никак не выгонишь. А всего в мехбазе было уже человек до восьмисот. При каждом умелом человеке было учеников целая стая.
Стоят люди, смотрят. Руденко дрожит:
— Ведь железо нужно так расплавить, чтобы оно, как щи, лилось.
Собрались инженеры.
В литейной тихо. Дует вентилятор, все смотрят, все заинтересованы.
Видят беломорцы, что уже подходит температура и их бедная вагранка кругом начинает краснеть, раскаляться.
Погибнет сейчас вагранка.
Подходит тут Слива, советует:
— Давай воду на нее лить. Отвечает ему Скоробогатов:
— Действительно, ведь получится водяное охлаждение. Сперва мы метлами воду на вагранку брызгали, а потом начали поливать ее из пожарного брандспойта.
Стоит наша вагранка в пару, в пару стоят полтораста человек, молчат. Говорит нам Слива:
— Металл к фурмам подходит.
И видят люди, что уже получается.
Радость была страшная, сделали отливки и вышли марганцевые щеки крепкими, такими, какими они быть должны, чтобы разбивать беломорский камень.
После этого укрепилась мехбаза.
Пришли локомобили без труб, а локомобиль без труб не нужен, мехбаза сделала трубы.
Дошло время до ворот — отлила мехбаза поворотные части ворот.
Хорошо работала мехбаза и хорошо перерабатывала людей.
У станков и даже в литейной работало немало женщин. Не сразу по приезде начинали они работать. Иные филонили по целым месяцам, дрались, ругались, играли в самодельные карты и спорили — на червонного или на трефового короля кинуть карты, гадая о судьбе и симпатиях красавца-прораба Сошинского.
Лучшей гадальщицей женского барака четвертого отделения была слесарь второй руки Орлова.
Александру Михайловну Орлову арестовали в городе Воронеже на Острогорской улице осенним вечером. Она была за кражу приговорена к трем годам и препровождена на Беломорское строительство.
Орлова прибыла в лагерный пункт к вечерней поверке. Ее провели в женский барак. Каналоармейки уже возвращались с работы, они были в валенках, в стеганых душегрейках, в теплых ватных штанах. Среди этих штанов Орлова выделялась своим пальто, сшитым в Воронеже у мадам Аннет. Она стояла посреди барака, косясь на нары, на печку, на чайники, выпятив грудь, раскачиваясь на бедрах, сохраняя тот стиль, который был принят в Воронеже на углу Садовой и Малой Никитинской.
— Падэспанец хорошенький танец, — сердито напевала она.
Барак располагался на ночь. Иные спали уже. Другие потягивались, зевали, пели, писали, рассказывали, штопали. Было тепло, чайник мурлыкал на печке.
Орлова подошла к нарядчице, которая составляла рабочие списки на завтра. Заявление о болезни нарядчица принимала обыкновенно с вечера.
— Я больна, — сказала Орлова нарядчице, — отметь, присяжный поверенный. На работу не выйду.
— Причина? — спросила нарядчица.
— Понос, — сказала Орлова, — пиши, гимназистка.
Нарядчица написала бумагу и подала ее Орловой.
