Но, сдерживаясь, я по пояс забрел в залив и окунулся. В мозгу что-то вспыхнуло. И ошеломляюще отчетливо я увидел:
Лед... Зеленый, крошащийся, встающий на дыбы лед... Льдины лезут друг на друга, сшибаются, перемалываясь в кашу. Вода разгуливает по пайолам, и матовый свет плафонов зыбко дробится на ней. Вода холодно подступает к горлу, лезет в рот, в уши, в нос... Дизель еще стучит. Но он вот-вот захлебнется — и конец: двери в машину задраены.
Воздух застрял у меня в глотке — я даже схватился за горло обеими руками, вырвался из воды и, задыхаясь, упал на горячий песок. Сердце колотилось так, что в ушах стоял сплошной грохот.
Павлик подошел ко мне, присел на корточки и тронул меня за плечо.
— Семен, — тихо позвал он. — Ты заболел?
— Ничего, ничего, малыш... это пройдет, — бормотал я, не поднимая лица.
— Я знаю — ты тонул и тебя спасли. Ведь ты моряк? Да?
— Откуда ты знаешь, что я моряк?
— О, — засмеялся Павлик, — я тоже тонул. Долго потом страшно... А что ты моряк — мама говорила... Ты залезь в воду и открой глаза. Вот так, — он показал мне, как надо смотреть под водой. — И все пройдет. Меня Витька научил. Вот попробуй.
— Я попробую, Павлик... Только потом... мы еще раз приедем сюда...
Домой мы засобирались раньше обычного, но, выезжая из степи на шоссе, всеми четырьмя колесами автомобиль попал в подсыхающую лужу и провалился по самые ступицы. Я разулся, засучил брюки и сразу же до колен провалился в слежавшуюся липкую грязь. Края лужи глянцевито поблескивали. Я перенес Павлика на сухое. Он пошел ломать прутья, а я решил найти что-нибудь похожее на вагу.
«Москвич», разрывая колесами грязь, подминал под себя кучи хвороста. Они бесследно исчезали в луже.
Солнце из оранжевого сделалось багровым. Кусты начали отбрасывать длинные голубые тени. Над нами стонали тучи комаров и мошки.
— Я пойду на дорогу и позову кого-нибудь, — предложил Павлик.
— Ничего не выйдет, старик. Тебя никто не послушает. И потом, мы должны выбраться сами. Понимаешь, каждый обязан рассчитывать на самого себя, — ответил я, пытаясь дрожащими от усталости пальцами зажечь спичку, чтобы прикурить. — Ты отвернись, а я сзади буду пускать дым на тебя — комары больше всего на свете боятся «Прибоя».
— А если одному трудно? — спросил Павлик.
— Все равно обязан. Однажды я усвоил, что надеяться можно только на себя.
Павлик недоверчиво хмыкнул:
— А мама говорит — наоборот.
В мокрой до самого воротника рубашке, заляпанный грязью, я уже выбивался из сил. За три часа машина продвинулась всего на полметра. Еще каких-нибудь двадцать — тридцать сантиметров — и задние колеса вцепятся в твердый грунт. Я пытался сдвинуть «москвич» назад. Все вокруг мы выломали и бросили под колеса. Павлик тоже был весь в грязи и тоже устал — я и не заметил, когда он перебрался ко мне.
— Надо позвать кого-нибудь. Ничего у нас не выйдет. — Голос у Павлика был усталым и звучал совсем по-взрослому.
— Попробуем домкратом поднять. — Надежда выбраться самому ожила во мне. Я положил под домкрат обрубок доски, валявшийся в багажнике.
— Когда поднимется колесо, подсунь этот пучок, — сказал я Павлику. Но поднимался — и то очень немного — один кузов. Домкрат утопал в тине.
Я взял Павлика за руку, и мы вышли с ним на дорогу. Уже совсем стемнело, когда мы смогли остановить грузовик. Шофер молча выслушал меня, затем, выбрав твердое пологое место, съехал с шоссе. Ему было некогда, он торопился к вечернему поезду, покрикивал на нас и помогал заводить толстый стальной трос...
— Спасибо, друг, — взволнованно сказал я, — если бы не ты...
— Чего там! — буркнул он, трогая машину. — Бывает. — Красный фонарь стоп-сигнала повис над дорогой.
— Вот видишь, Семен, — пряча торжество, сказал мне Павлик.
Я промолчал.
У моста через Томь мы остановились. Я достал пиджак и повел Павлика к речке. Я заставил его раздеться и тут же вымыл с головы до ног. Мне было приятно и грустно дотрагиваться до этих узеньких плеч, как будто я возвращал себе то, что когда-то утратил. Я крепко вытер его, завернул в пиджак, отнес в кабину. Вымылся сам и выполоскал наши вещи. Павлик выстукивал зубами мелкую дробь. «Не простудить бы малыша», — думал я, кляня себя за то, что сразу же не пошел на шоссе за помощью.
— Сеня, ты сошел с ума! — встревоженно кинулась ко мне мама, но осеклась. Я стоял на пороге в мокрых брюках и держал на руках Павлика, закутанного в мятый потрепанный пиджак.
— Валя голову потеряла, — уже спокойнее говорила она. — Я сейчас его переодену, а ты отвезешь мальчика домой.
...Павлик заснул, не допив стакана чаю с малиной, — мама опасалась, что он простудился. Она всегда выгоняла простуду малиной. Мы вдвоем переодели Павлика в мои детские вещички, натянули на него свитер, и я понес его домой. Его лоб касался моего подбородка — я вспомнил, что давно не брился. Мне показалось, что у мальчика начинается жар. Сквозь свитер и сквозь свою рубашку я чувствовал горячее худенькое тело, доверчиво прижимающееся ко мне. Я шагал осторожно, гадая, как расположены окна его комнаты. Было поздно, чтобы спрашивать у соседей, где живет Павлик. Около водяной колонки я запнулся в темноте о трубу. Павлик глубоко вздохнул и поднял голову. Он не сразу понял, где находится. И, словно защищая его от возможного испуга, я плотнее прижал его к себе. Моя ладонь почти целиком закрывала его спину.
— Мы идем домой? — спросил Павлик.
— Я вижу твое окошко, старина...
Мне не надо было так называть его. Он завозился. Я понял, что нужно опустить его на землю, но я прошел еще несколько шагов и поставил его на дорогу. Мы пошли рядом.
— Ты нес меня, а я спал совсем как маленький? — огорченно не то спросил, не то пожаловался Павлик.
— Ты совсем не маленький. Ты просто здорово устал, — тихо сказал я. — И я устал. А ведь ты же не скажешь, что я маленький. Мы сегодня потрудились...
— А теперь ты идешь, чтобы меня не ругали? — спросил он.
Я подумал, что ему ответить.
— Видишь ли, малыш, ты знаешь всю мою семью. А я еще ни разу не видел твоих родных. Все как-то некогда было. А сейчас есть причина. И потом, я командор пробега, я и должен объяснить все сам.
Мы медленно поднялись на второй этаж по тускло освещенной, скрипучей лестнице. Нам открыли так быстро, словно специально ожидали за дверью. В коридоре желто светила запыленная лампочка. Молодая женщина со светлыми короткими волосами, зачесанными за уши, присев, обнимала тонкими руками Павлика.
— Извините, — проговорил я. — Случилось так, что мы не смогли прибыть вовремя...
Павлик, засыпая, что-то говорил ей и пытался высвободиться. Женщина подняла мальчика на руки и сказала:
— Я только уложу его... Не уходите, прошу вас...
Она пошла в комнату. Я немного потоптался на месте. Дверь налево вела в кухню. Там было темно. Тогда я тоже пошел следом за ними. Под низко опущенным оранжевым абажуром горела лампочка. Она ярко освещала прочный стол, накрытый синей скатертью с желтыми драконами. Все остальное было погружено в теплый уютный полумрак. Я разглядел этажерку с косо стоящими книжками, низкий диван у
