дань лицемерно, а сам изнутри, как гнилой фрукт.
— Нет. Боги видят человека насквозь!
— Тогда для чего, все-таки, дань носят?
Борис ничего не смог возразить. Только похлопал глазами.
— Ты хочешь сказать, что служители нас обманывают?
— А разве ты сам можешь иначе объяснить причину их вражды на почве количества дани богам?
Борис опять задумался. Будучи умным человеком, не мог без обоснования отвергать предложенную Василием Иванычем гипотезу. А достойное объяснение в голову не приходило.
— Ты должно быть образованный человек, — продолжал Василий Иваныч. — Много знаешь форм религий на земле?
— О, да! Много у разных народов есть ложных религий, не знающих истинного бога Хросо.
— Я не о том. Вот ты знаешь о существовании множества религий. Теперь скажи мне: есть хоть одна религия, которая через священников не собирала бы дань своему богу?
Борис задумчиво покачал головой:
— Как я знаю, такой нет.
— Если все так делают, это тебе ни о чем не говорит? Не кажется ли тебе, что религия форма наживания служителей на верующих?
— Но их боги ложные… — вяло возразил Борис.
— Предположим, что единственно истинный бог Хросо. Но ты согласен, что ваши служители ничем не отличаются по делам от служителей ложных богов? Значит, как и те наживаются на дани. А бог не может быть несправедливым. Иначе, зачем на него рассчитывать в молитвах. Теперь, справедливый истинный бог видит, что творят его служители из года в год, из века в век его именем и милостиво не обращает на этот грех внимания. Он остается в твоих глазах справедливым богом?
— Что ты хочешь этим сказать? — охрипшим голосом осведомился Борис.
— А я уже все, что хотел, сказал, — улыбнулся Василий Иваныч. — Настала твоя очередь что-то сказать в ответ. Но только не сейчас. Пойди домой, пообмозгуй, потом вновь встретимся и поговорим. Договорились?
Борис рассеянно кивнул и грузно поднялся со стула. Василий Иваныч проводил его до двери и поспешил обратно к дочери.
Глава 2
Со следующего месяца Виктор вплотную занялся созданием местной типографии. Уже из изготовленных деталей первый помощник Федора собирал конструкцию станка с кареткой на рельсах.
Теперь Виктор проводил целые дни в ангаре, стоя над душой парня. Вынуждал по сто раз переделывать связки, замерять ход до миллиметра, регулировать горизонтальность и синхронность динамических деталей станка. Потом, из кузницы поступили заготовки под пресс. Помощник переместился за фрезерный, и вновь началась возня с многократными замерами. Виктор оставил его в покое только неделю спустя, когда не нашел к чему уже придраться.
Новенький печатный станок с кареткой и прессом на четырех направляющих, рассчитанным на формат книжной страницы в пятьдесят строк, теперь свободно функционировал за счет ряда зубчатых колесиков на подшипниках, только посредством одного длинного рычага.
— Вот теперь можно сказать, все нормально, — удовлетворенно в последний раз нажал на рычаг Виктор. — Теперь по этим замерам тебе нужно собрать еще пару таких станков.
Под типографию отвели маленькую пещерку, которую строители по принятому стандарту застроили кирпичными стенами и застелили пол. Туда собирались переместить типографские станки. А Виктор уже переключился на Федора.
— Не больше этого размера должны быть, — изобразил он на бумаге печатную букву. — Весь алфавит и знаки препинания. Вот форма и размер такого литера. — Виктор выложил перед ним новый чертежик. — Сначала на торце таких стальных литеров гравируешь зеркально все необходимые знаки. По ним выдавливаем формы отливок.
— Виктор, это дело серьезно задержит производство пистолетов, — огорчился Федор.
— У тебя есть хорошие помощники. Им там поручай. А кроме тебя эти гравировки никто не сможет сделать. Поэтому, сам лично займись этим делом, и немедленно.
Федор нехотя забрал чертеж и направился к станку, а Виктор тут же засел за проектирование корпуса матрицы под сборку будущих литеров.
Спустя некоторое время в ангар заглянул Сергей. Он сразу направился к Виктору за письменный стол и сел рядом.
— Приветствую, Витек. Чем занят?
— Да вот, типографией занимаюсь. А ты чего не работаешь?
— Я по делу к тебе. Видишь ли, наша Валентина нас подводит.
— Что? Начались проповеди?
— Нет. Другое. Сочинение детям давала на странную тему: «гордость — человеческий порок». Каково тебе?
Виктор удивленно воззрился на друга:
— Это, в каком смысле порок? Ладно, нужно спросить у нее самой.
— Тогда пойдем, заглянем к ней прямо сейчас. Нужно разобраться что происходит.
— Может, поручим выяснять профессору? Все-таки она его подчиненная, а не наша.
— Да что по каждому поводу загружать человека? Пусть отдыхает. Мы и сами сможем разобраться. Давай, пошли.
Виктор с сожалением посмотрел на бумагу с недоконченным рисунком, поднялся и пошел за Сергеем к выходу, на ходу цепляя тулуп.
Валентина оказалась дома одна. Семен, как всегда пропадал с утра до ночи в больнице. Она крайне удивилась приходу друзей, но не подала виду. Пригласила в гостиную, предложила откушать чаю:
— Варенье сама варила. Не хотите попробовать?
— С удовольствием, Валентина Петровна.
На столе разложились блюдечки со смородиновым вареньем и травяной чай.
— Вы пришли не просто так меня повидать, — улыбнулась Валентина. — Вижу, есть что вам мне сказать.
— Вы правы, — согласился Сергей. — Только, есть что спросить.
— А у меня есть, что вас попросить, Валентина Петровна, — добавил Виктор, смакуя давно забытый вкус варенья. — Но это я потом скажу. А пока вот Сергея вопрос нас тревожит.
Валентина сидела за столом напротив гостей, подперев ладошкой подбородок, и ожидала продолжения беседы.
— Я только хотел спросить у вас, уважаемая учительница, — начал Сергей, — как вы относитесь к гордости?
Валентина явно не ожидала подобного вопроса. Удивленно округлила глаза:
— Это ты о чем, Сергей?
— О сочинении, что пишут дети в школе.
Валентина призадумалась, вспомнила тему, что давала старшеклассникам, кивнула:
— Да. Писали сочинение на тему гордости. Называлась она «гордость — порок человеческий».
— Я об этом, — пояснил Сергей. — О порочности. Почему вы так считаете?
Валентина мягко улыбнулась:
— Это не только я так считаю. Так считал выдающийся мыслитель своего времени Лев Николаевич Толстой.
— И что же с того? Толстой за основу своего мировоззрения брал библию. Не забыли, что тут такого в
