РОН. Где Карлота? Мне еще играть сегодня.
МИСТЕР П. Не забудь забинтовать запястья.
МИССИС П. Где вы живете, Билл?
БРЕНДА. Нейл.
МИССИС П. А я что сказала?
ДЖУЛИЯ. Ты сказала: «Где вы живете, Билл?»
МИССИС П. Должно быть, я просто задумалась.
РОН. Ненавижу бинты. Как, черт подери, можно играть с забинтованными руками?!
ДЖУЛИЯ. Не чертыхайся.
МИССИС П. Вот именно!
МИСТЕР П. Сколько сейчас очков у Мантла?
ДЖУЛИЯ. Триста двадцать восемь.
РОН. Триста двадцать пять.
ДЖУЛИЯ. Восемь.
РОН. Пять, дурочка! Он сделал три из четырех во второй игре.
ДЖУЛИЯ. Четыре из четырех!
РОН. Это ошибка. Четвертую сделал Минозо.
ДЖУЛИЯ. Я так не считаю.
БРЕНДА (мне). Видишь?
МИССИС П. Что?
БРЕНДА. Я разговариваю с Биллом.
ДЖУЛИЯ. Нейлом.
МИСТЕР П. Заткнись и ешь.
МИССИС П. Поменьше разговоров, юная леди.
ДЖУЛИЯ. Я ничего не говорила!
БРЕНДА. Это она мне, милая.
МИССИС П. Что значит — «она»?! Это ты собственную мать так называешь? Что на десерт?
В это время звонит телефон, и хотя мы дожидаемся десерта, ужин практически закончен: Рон мчится в свою комнату, Джулия визжит: «Гарриет!», мистер Патимкин безуспешно пытается справиться с отрыжкой, но сама попытка побороть ее вызывает во мне симпатию к отцу Бренды. Миссис Патимкин выговаривает Карлоте, чтобы она не мешала серебряные приборы с остальными. Карлота слушает ее и жует персик. Бренда под столом щекочет мне ногу. Я набит под завязку.
Мы сидим под дубом, мистер Патимкин играет с Джулией в баскетбол, а Рон прогревает двигатель своего «фольксвагена».
— Пожалуйста, отгоните кто-нибудь «крайслер» с дороги, — кричит он раздраженно. — Я уже опаздываю!
— Извини, — говорит Бренда, поднимаясь с земли.
— Кажется, за «крайслером» припаркована еще и моя машина, — вспоминаю я.
— Ну, тогда пошли, — говорит Бренда.
Мы освободили место для выезда, чтобы Рон и впрямь не опоздал на игру, затем припарковали машины и вернулись под дубы наблюдать за мистером Патимкин и Джулией.
— Мне нравится твоя сестра, — говорю я.
— Мне она тоже нравится. Интересно, какой она ста нет, когда вырастет?
— Такой, как ты, — говорю я.
— Не знаю, — отвечает Бренда. — Может, она будет лучше меня... — и добавляет после паузы: — А может, и хуже. Невозможно предсказать. Папа очень добр к ней, но еще три года жизни с моей мамой, и Джулия... «Билл...» — мечтательно вспоминает Бренда.
— Я не обиделся. Она у тебя очень красивая — твоя мама.
— Я не могу думать о ней как о матери. Она меня ненавидит. Другим девчонкам их матери хотя бы помогают собраться, когда наступает пора возвращаться после каникул в колледж. Моя даже этого не делает. Она точит карандаши для Джулии, пока я таскаю чемоданы. Причем причина такого ее отношения ко мне столь очевидна, что может стать предметом социологического исследования.
— И в чем же причина?
— Она ревнует. Это так банально, что мне даже стыдно говорить. Ты знаешь, что у моей матери был лучший удар слева во всем Нью-Джерси? Ей-Богу. Она была лучшей теннисисткой штата. Видел бы ты ее фотографии в юности. Она прямо пышет здоровьем. И при этом — ни грамма жира. Она была очень сентиментальная, честное слово. Мне очень нравятся старые мамины фотографии. Я иногда говорю ей о том, какая она красивая на тех фотографиях. Однажды я даже попросила ее увеличить один из снимков — хотела взять его с собой в колледж. Знаешь, что она ответила? «Есть более важные вещи, юная леди, на которые нужны деньги». Деньги! У отца денег куры не клюют, но послушал бы ты ее, когда я собираюсь купить, к примеру, пальто. «Не вздумай покупать пальто у Бонвиттов, юная леди. Самый прочный материал у Орбахов». Какое мне дело до прочности материала?! В конце концов я покупаю то, что хочу — но только после того, как она доведет меня до белого каления. Деньги у нее ассоциируются только с лишними тратами. Она полагает, что мы до сих пор живем в Ньюарке.
— Но ты ведь добиваешься своего? — напомнил я.
— Да. Благодаря ему, — Бренда указала на отца, который только что в третий раз подряд забросил мяч в корзину — к вящему разочарованию Джулии, которая со злости так топнула ногой, что подняла небольшую пыльную бурю вокруг своих прелестных юных лодыжек. — Он не очень умен, но зато сердечен. Папа относится к брату гораздо лучше, чем мама — ко мне, слава Богу. Ох, как я устала от разговоров про родителей... С первого же курса колледжа я, начиная разговор, думаю о том, что он непременно коснется моих родителей. И о том, как это ужасно. Беда, что они об этом не подозревают. Беда мирового масштаба.
Глядя на смеющихся Джулию и ее отца, трудно было вообразить, что у них могут возникнуть проблемы мирового масштаба; впрочем, для Бренды трения с матерью имели, безусловно, мировой, если не сказать космический характер — что превращало покупку каждого кашемирового свитера в битву с матерью, в баталию ради жизни, которая состояла, как я теперь уверился, из хождения по магазинам в поисках тканей, столь же нежных, как текстиль эпохи Столетней войны..
Я не намеревался столь непочтительно думать о Бренде, и еще совсем недавно, сидя за столом рядом с ней, не мог и вообразить, что буду в чем-то солидарен с миссис Патимкин, — но из головы никак не шла давешняя реплика Бренды о том, что ее мать «полагает-что-живет-до-сих-пор-в-Ньюарке». Впрочем, я промолчал, боясь разрушить воцарившуюся после ужина беззаботность и близость. Так легко было ощущать близость, плескаясь с Брендой в бассейне, и позднее, лежа на солнце, которое высушивало капельки воды и обостряло чувства, — но теперь, в тенистой прохладе, когда Бренда раскрылась, я не хотел произносить вслух ни единого слова, которое могло приподнять покровы и обнажить то гнусное чувство, которое я испытывал по отношению к Бренде, и которое является изнанкой любви. Это чувство не всегда будет сокрыто — но я, кажется, забежал вперед.
К нам вдруг подбежала Джулия.
— Хочешь поиграть? — спросила она у меня. — А то папа устал.
— Давай! — окликнул меня и мистер Патимкин. — Доиграй за меня.
Я колебался, поскольку не держал в руках баскетбольный мяч аж со школы, но Джулия тянула меня за руку, да и Бренда сказала:
— Вперед!
Мистер Патимкин бросил мяч в мою сторону в тот момент, когда я его не видел, и мяч, оставив на моей груди пыльное пятно, похожее на луну, отскочил в сторону. Я захохотал как безумец.
— Ты что, не можешь мяч поймать? — спросила Джулия.
Она, как и ее сестра, была мастерица задавать вопросы, которые могли привести в бешенство кого угодно.
