– Пусть убираются, – ее непреклонность явно не признает ничего невозможного.
Такого ответа он больше никогда не услышит от Патриотов. Их обычный ответ: “Пусть живут, но земля – наша”. Полагают ли они, что все уладится само собой, или с божественной помощью, или что иногда нужно твердо, не задумываясь, стоять на своем, и тогда появятся неожиданные варианты решения проблемы, этого Я. так до конца и не понял.
В дом заглядывает соседка хозяев. Она проявляет снисходительный интерес к вновь прибывшим репатриантам.
– Если вы ничего не знали об иудейской религии, откуда вы вообще знали, что вы евреи, из записи в паспорте? – спрашивает она.
Такая постановка вопроса поражает и обескураживает Я. Как он объяснит ей на корявом иврите свою жизнь? Впрочем, нерелигиозное большинство Еврейского Государства самоидентифицируется не на религиозной, а на этнической и культурно-исторической основе.
И еще одно приглашение на субботу они принимают от своих знакомых, обратившихся к религии еще во времена Советской Империи, желая понять, что привело их к этому там и как удерживает здесь. Осторожно задают они обычные вопросы атеистов и агностиков, от которых настораживаются и замолкают старшие дети за субботним столом. Из запомнившихся Я. ответов один повторялся: “Этого я еще не знаю”. Хуже всего с книгой Иова. Если у вас нет ответов на вопросы Иова, чего стоят все остальные ваши знания? – спрашивает Я., и в последующие годы этот вопрос стоит между Я. и любой религией. В отношении же основ и причин религиозности своих знакомых ни к каким однозначным выводам он не приходит. Там, в Российской Империи, первоначальный толчок – гордыня, стремление к индивидуальной неповторимости, здесь – упрямство, предполагает Я., но без особой уверенности в правильности своих суждений. С приглашением в синагогу освоившийся Я. разделывается с легкостью, удивившей его самого.
– Спасибо, – говорит он вежливо, но решительно – в синагоге я уже был.
Возвращаясь от ашкеназской синагоги, они проходят по улице Трумпельдора. Одна сторона этой улицы выше другой. Ряд домов, словно всплывших из зелени на высокой стороне, смотрит на дома напротив, в зелени тонущие. А из этого домика на низкой стороне старожилы улицы привезли им два веселеньких шкафчика, один светло-зеленый, а другой – светло-бежевый. Я. с женой сами грузили их в фургон и сами, собрав, поставили рядышком вдоль одной стены. Гости окидывали их с деловитой завистью, еще бы – комната теперь выглядит гораздо оптимистичнее, в ней целых два разноцветных шкафчика, в которых можно разложить свободно содержимое чемоданов, пересекших вместе со своими хозяевами границу двух эпох в их жизни.
Эти дома на улице Трумпельдора очаровывают их, но окончательно соблазняет “дворянское гнездо” их новых знакомых. К дверям их дома они проходят от калитки по каменной дорожке осторожно, чтобы не оступиться и не попасть ногой в прибой вьюнков, накатывающий на дорожку мелкими волнами. Они начинают думать, как бы и им построить дом на земле. Весть о льготном строительстве на голом холме у старой границы приходит как раз вовремя. И они решаются.
ОХОТА НА ЗОЛОТОЕ ПЕРО
Слово “машканта”, то есть ипотечная ссуда для покупки жилья, вошло в лексикон новых репатриантов и осело в нем, будто упитанная родственница в мягком кресле. Это и горячая тема новых местных русскоязычных газет, корнями выросших из русской перестройки и от нее унаследовавших ажиотаж и вечно перегретое состояние, теперь еще с примесью еврейской истеричности. Газета “Грустно” наполнена страстными статьями авторов женского пола, предвещающих конец света по каждому поводу. Еврейскими пифиями в состоянии перманентной послеродовой горячки называет их Я. к удовольствию Баронессы, которой хочется устойчивости в этой новой жизни. Она рада оптимизму мужа.
В багаже новых репатриантов, привезенном из прежней жизни, – абсолютное доверие к прессе. Они знали до этого два вида прессы – коммунистическую, которая совершенно надежна, если трактовать все в ней изложенное наоборот, и новую – антикоммунистическую, в которой каждое слово – откровение. Они привыкли верить печатному слову.
– Это написано в газете, – еще в веселом ульпане сказал кто-то из них учительнице.
– Мало ли что напишут в газете, – удивилась та интонации, с которой ссылаются на инженерный справочник по строительству железных дорог. Она родилась здесь, и цена коммерческой прессы в ее глазах явно невысока.
– Пресса – универсальный детонатор к любой общественной бомбе – так сформулирует для себя Я. в период его разочарования в либерализме издержки свободной прессы. Особенно после того, как узнает о ее роли в раздувании страстей перед Первой мировой войной.
Темой машканты в прессе заведуют мужчины, оставив женщинам вопросы обороны Отечества, где их мужество, как известно, поддерживает дух сражающихся мужчин. Особенно выделяется некто, кому Б. приклеил кличку Золотое Перо. Простыми расчетами, которые может проверить любой бухгалтер, не то что профессиональный математик А., Золотое Перо убедительнейшим образом доказывает, что ссуда, привязанная к инфляции, ведет к неизбежному закабалению в недалеком будущем. А. говорит, что сложено и умножено верно, но в исходных посылках расчетов он ничего не понимает. А. и Б. решают выжидать, В. об этом вовсе не думает, он не собирается обзаводиться таким тяжелым хозяйством, как собственная квартира. Я. легкомысленно заявляет, что если все действительно так, то пострадают сотни тысяч и государству придется что-то предпринять, они не будут первыми, кто попадет под колеса. А кочевая жизнь – полностью противоречит его сионо-сионистским убеждениям. Баронесса внимательно следит за дебатами, ей очень хочется свой дом, который, как известно, крепость, а в крепости – столько места для женщины, которое она может обжить. Ведь в этом главное предназначение женщины – обжить то, что не успели разрушить мужчины. В итоге она принимает решение. Машканта будет взята, но в минимальном размере, не соглашается она с грандиозностью планов Я., готового взять все, что дадут.
В последующие годы инфляция падает, а цены на жилье неизменно растут. Настает день, и А. производит новый ошеломляющий расчет, в соответствии с которым убытки, нанесенные русской волне репатриации от промедления в покупке квартир из-за роста цен на них, приближаются к миллиарду долларов. В. предлагает открыть сезон охоты на Золотое Перо. Идея принимается с энтузиазмом. А. рассчитывает оптимальную длину розги, Б. берется за рецепт рассола для вымачивания инструментов правосудия, В. пишет охотничий устав, Я. составляет толковый словарь гиканья и улюлюканья. На Баронессу возлагаются хлопоты походной кухни. Охотничьи рассказы родятся в процессе самой охоты, предвкушает Я. Когда все готово, они замечают, что статьи Золотого Пера что-то давно не появляются в прессе. Разгадка приходит через два месяца – Золотое Перо присылает свой репортаж из Москвы. Жизнь дается человеку только один раз, пишет Золотое Перо, и прожить ее надо там, где разворачиваются действительно масштабные события. А таковые разворачиваются нынче, по мнению Золотого Пера, в Москве, а не в говенном Еврейском Государстве.
А. простым делением численности населения Российской Империи на численность населения Еврейского Государства высчитывает вероятную сумму предполагаемых убытков, ожидающих население Российской Империи, если Золотое Перо займется российскими экономическими проблемами. Когда же А. произвел альтернативный расчет делением площадей, занимаемых обоими государствами, то результат он даже не решился произнести вслух, а показал его обведенным жирным эллипсом на листе линованной тетрадки, привезенной им из Москвы из-за предполагаемого дефицита бумаги в Еврейском Государстве, в котором совершенно точно нет промышленных запасов лесных насаждений. По этой же причине А. привез с собой много туалетной бумаги, довольно жесткой, которой и продолжал пользоваться последующие пять лет.
Увидев эти цифры, Б. заявил, что он не может теперь исключить полностью вероятность вооруженного конфликта с Российской Империей. А. предложил честно уведомить российского президента о
