безукоризненно чистой. Я снова взглянула на ее волосы, и поняла, что они были не коричневые, а рыжие, золотисто-рыжие, богато сиявшие в тусклом свете сумерек.
Я обернулась к молодому торговому агенту из Манхеттена, с которым разговаривала последние несколько минут.
— Крэг, кто эта женщина там, с Теренсом О'Рейли?
Он повернул голову в сторону фонтана, и на лице его отразилось удивление.
— Вот это да! А говорили, что они с мужем уехали на этот уик-энд из города! Это же госпожа Ван Зэйл, жена банкира.
Я стояла, не проронив больше ни слова. Кто-то рассмеялся за моей спиной, над головой прошелестела крыльями летучая мышь, промелькнул лакей с подносом, уставленным пустыми бокалами. Из бального зала донеслось завывание саксофона и музыканты грянули чарльстон.
— Дайана? Что-нибудь не так?
— Нет, пустяки, Крэг. Не найдете ли вы мне еще чего-нибудь выпить?
Отделавшись таким образом от него, я отодвинулась в тень от мраморной нимфы и опустилась на край постамента, почувствовав себя мелкой, беззащитной и уродливой.
Когда я наконец овладела собой настолько, что смогла снова посмотреть в сторону фонтана, Теренса там уже не было. Около нее остановилось несколько друзей, она улыбалась и что-то неторопливо говорила. Улыбка ее была теплой и естественной, и здесь, перед этим богатым, вульгарным домом, в стороне от шума вечернего приема, отсутствие в ней всякой искусственности было таким же поразительным, как и ее органическое изящество.
К моим глазам подступили слезы. Я продолжала смотреть на нее, и в горле у меня набухал комок, не дававший дышать, пока наконец я не удивилась тому, что она оставалась у фонтана, когда последние гости уже входили в зал.
Я отошла в сторону, но недостаточно быстро, чтобы не увидеть того, что произошло дальше.
Пол взбежал по ступенькам дальней площадки с этой стороны дома. Как всегда, движения его были изящными, и, когда она его увидела, лицо ее засветилось, а губы сложились для того, чтобы назвать его имя.
Он улыбнулся Сильвии. Я никогда бы не подумала, что увижу эту его совершенно особую улыбку, адресованную не мне, а какой-нибудь другой женщине. Подойдя к ней, он обвил рукой ее талию и сказал что-то такое, от чего она чуть прижалась к нему и заглянула ему в глаза.
Она вся сияла.
Пляж был узким, и Саунд, отражавший догоравшую в небе вечернюю зарю, отсвечивал медными бликами. Наконец остановившись, я прислонилась к одному из окаймлявших песчаный берег деревьев, а когда поняла, что неспособна унять слезы, спотыкаясь вышла на пляж, опустилась на песок, и разрыдалась, уже не пытаясь сдержаться. Казалось, я никогда уже не перестану плакать, как услышала чей-то беспокойный оклик: «Дайана!» — и чья-то твердая и добрая мужская рука удержала меня от попытки подняться на ноги.
Рядом со мной опустился на корточки Брюс Клейтон.
— Не могу ли я что-нибудь для вас сделать?
— Отвезите меня домой! — рыдала я, позабыв о своей уничтоженной гордости, умоляюще хватаясь за его рукав.
— Разумеется. Я буду только рад предлогу уехать отсюда. — Мы помолчали. Он протянул мне носовой платок, и я попыталась вытереть лицо. Наконец он проговорил:
— Вы не знали о том, что здесь будут Пол и Сильвия?
— А разве кто-нибудь об этом знал? Они же должны были уехать в Коннектикут.
— Видимо, Пол утром отменил эту поездку. Я только что разговаривал с Сильвией.
— Но они же вчера вечером уехали!
— Нет, он просто пригласил вчера Сильвию в ресторан. Мы обедали у «Ваузена» с друзьями моей матери, когда неожиданно туда же пришли Ван Зэйлы… Простите меня, вам, наверное, не хочется слышать об этом, не так ли?
— О, да, конечно! — не сдержавшись, резко ответила я, стирая последние слезы. — Пойдемте. А почему была отменена поездка в Коннектикут?
— Сильвия сказала, что Полу очень захотелось спокойно провести уик-энд за городом. Он подумал, что будет лучше неожиданно для всех появиться на приеме у Салливэнов. Вы говорили ему о том, что будете здесь? О, не давайте себе труда отвечать на этот вопрос. Дать еще один платок?
— Это глупо, но я никак не могу перестать плакать…
Прошло не меньше пяти минут, прежде чем мои глаза наконец стали сухими.
— Мне очень жаль, Брюс…
— Мне тоже! Чего ради такая прекрасная девушка, как вы, связалась с таким выродком, как Пол Ван Зэйл?
— Он вам не нравится? Но ведь Пол без ума от вас! Он так часто говорил о вас в Англии…
Брюс снял очки и уставился на них.
— Идемте, я отвезу вас домой.
На полпути к дому я вспомнила о Теренсе и Грэйс.
— А как они доберутся обратно?
— Там полно народу, и их кто-нибудь захватит с собой. Теренс не рассердится, а мы с Грэйс договорились, что я уеду, когда мне захочется. Это ее не удивит.
Брюс подвел меня к зеленому «студебеккеру», стоявшему в аллее среди множества других автомобилей, усадил на переднее сиденье и вернулся в дом, чтобы предупредить жену. Десятью минутами позднее мы уже были на пути в Манхэттен. Проехав несколько миль в полном молчании, он сказал:
— Мне нужно заправить машину, — и мы свернули с шоссе на площадку заправочной станции. Пока ждали очереди, он совершенно нейтральным голосом заметил: — Я догадываюсь, что вы хотите выйти замуж за Пола.
— Я не могу думать об этом, пока он не вернется со мной в Мэллингхэм и не будет принадлежать никому, кроме меня.
— Дайана, Пол не склонен к моногамии. Он неспособен на нее.
— Неправда! Он был верен мне в Англии. Конечно, я знаю, он нашел себе кого-то еще, вернувшись в Америку, но… — Меня снова потрясло сделанное только что открытие, и я зажмурилась, чтобы справиться с подступившей болью. — Но я никогда не думала… мне даже присниться не могло… О, Боже! — что это будет его жена! Подумать только, он в действительности любил ее все время, а я об этом не знала! Но почему, почему, почему он вызывал меня в Нью-Йорк? Я этого не понимаю, все теряет смысл, какого дьявола он спит с нами обеими…
— Бог мой, — проговорил Брюс, — вы еще так молоды…
— Вы не понимаете!
— Боюсь, что понимаю. Моя мать больше двадцати лет была любовницей Пола.
— Но я совсем другое дело! Я особенная!
— Такой же особенной была и моя мать! Она была красива, умна, с хорошими манерами, образованная, знала античные языки.
— Перестаньте же! — выкрикнула я.
— Извините, сэр, — послышался голос веснушчатого заправщика, — но с вас доллар и двадцать пять центов.
Брюс протянул ему пару банкнот.
— Простите меня, — обратился он снова ко мне. — Я не хотел вас расстраивать. Я уверен, что Пол считает вас особенной, если пригласил вас из-за океана помочь его выздоровлению. Надеюсь, вы знаете о его болезни?
— Конечно. — Я собрала остатки собственного достоинства. — Если Пол думает, что я готова делить его с какой-то другой женщиной, он страшно ошибается, — сказала я. — У меня достаточно гордости и самоуважения, и я не намерена приносить их в жертву никому, и даже Полу.
