Ему страшно, до злости хотелось, чтобы она освободила дорогу и он смог дойти до своей спальни без помех. Остался только прямой коридор…
— А завтра снова напьетесь?
— Вероятно, мадам.
— И послезавтра?
— Тоже вероятно.
— И так каждый день?
— Вполне возможно, — ему становилось все труднее сдерживаться.
— А когда не останется денег, чтобы покупать вино?
— Но ведь они останутся у моей жены, не так ли? — он хрипло рассмеялся. Это был очень неприятный смех, и Эмма разозлилась.
— О, тебе придется
Он все смеялся, буквально захлебывался смехом, сидя на верхней площадке. Она остановилась, развернулась к нему и прокричала:
— На коленях, не иначе!
Утро началось для Теодора со страшной головной боли — как обычно после попойки. Он не любил напиваться по двум причинам, первая из них — эта самая головная боль, а вторая — нежелание терять контроль над собой. Вчера он был близок к этому как никогда. Казалось, еще чуть-чуть — и он ударит ее.
Он всего лишь рассмеялся.
Плотники остались в поместье, чтобы залатать разрушенные дома. Скоро они закончат работу, и им снова надо платить. И это — одна из самых малых трат, на которые необходимо было пойти в ближайшее время. Теодор очень надеялся, что Эмма говорила не всерьез, что она просто погорячилась.
Эмма, в свою очередь, едва ли не молилась, чтобы он забыл ее опрометчивые слова. Он был пьян, а пьяные не помнят, что происходило накануне, не так ли?
Незадолго до обеда он пригласил ее в свой кабинет. Эмма знала, что с утра они с управляющим уже объехал поля и участки, чтобы определить необходимые в первую очередь работы.
— Мадам, присаживайтесь, — показал он ей на одно из двух кресел перед пустым камином. Они были привезены из Дербери. Сам Теодор остался стоять.
— Я слушаю, Теодор, — строго взглянула она на него.
— Я полагаю, вы прекрасно осведомлены о состоянии моих финансов.
— Да, пожалуй, — она позволила себе слегка усмехнуться.
— Между тем, поместье сильно пострадало после недавнего наводнения.
Эмма кивнула.
— Вы моя жена, — поколебавшись сказал он. — Я помню, что в брачном контракте сказано, что каждый из нас финансово независим друг от друга.
На самом деле Теодор весьма деликатно описал то обстоятельство, что ему в результате почти ничего не досталось от ее состояния.
— Я не собираюсь нарушать это условие. Я только прошу вас… помочь мне, мадам.
— Помочь?
— Да. Мне не удалось получить кредит на более или менее приемлемых условиях.
— Вы хотите, чтобы
Теодору не понравился ее тон. Он заговорил несколько резче, чем намеревался:
— Я не прошу… денег как таковых.
Эмма удивленно приподняла брови, ожидая продолжения.
— Я хотел просить вас оплачивать счета поместья по мере того, как в том будет возникать необходимость. В долг, разумеется. Я надеюсь, что через несколько лет Эшли-парк будет приносить приличный доход и я смогу отдать вам долг.
Эмма откинулась на спинку кресла.
— А что я буду с этого иметь?
Теодор подумал.
— Если хотите, вы можете принимать непосредственное участие в управлении. Вы говорили, мадам, что у вас в этом деле есть опыт.
— То есть все, что я получу, это лишняя работа? — протянула она с чуть заметной насмешкой.
— Только если вы того хотите, мадам, — покачал головой Теодор.
— Все траты должны быть… одобрены мной.
— Хорошо, — поколебавшись, согласился он.
— И половина доходов вашего имения за ближайшие, скажем… десять лет, должна быть моей.
— Если доход будет, то половина, безусловно, будет вашей.
Эмма не поверила своим ушам: он подшучивал! Находится в безвыходном положении — и шутит! Она не смогла спустить этого.
— И последнее, — сказала она сурово.
— Слушаю, — насторожился Теодор.
— Вчера я высказала условие, помните?
Едва договорив фразу до конца, Эмма о ней пожалела. Где вся ее выдержка, где холодный разум и трезвый расчет? «Хоть бы он забыл, хоть бы забыл!» — взмолилась она, но к ее ужасу, Теодор нерешительно кивнул. Она надеялась — ох как надеялась! — что его нерешительность вызвана тем, что он помнит не наверняка. Тогда она сможет изменить свое условие на что-нибудь вроде переспать с нею и сделать ребенка…
— И вы согласны на него? — холодно спросила она, но холодность эта была вызвана страхом.
Теодор бросил на нее взгляд из-под ресниц, значения которого она не поняла. «Это блеф, ты не помнишь! Ну пожалуйста!» — молилась она. Но Теодор снова кивнул — коротко, отрывисто.
— И?.. — тихо сказала Эмма, прикрыв глаза.
Глядя прямо на нее, Теодор… Господи Боже!.. медленно встал на колени. Эмма закрыла глаза. Сердце бешено билось где-то в животе. У нее пересохло во рту, она не могла сказать ни слова.
— Пожалуйста, мадам, — выдавил он.
Господи, господи! Он еще умоляет! То есть действует так, как она ему вчера сказала. Эмма встала с кресла, и выходя из кабинета на ватных ногах, едва сумела выговорить:
— Достаточно.
Он никогда не забудет этого унижения. Она должна быть довольна, если он не возненавидит ее за эту сцену.
«Никогда, никогда, не унижай мужчин…» — когда-то наказал ей первый муж. Пять лет она верно следовала этому совету… пока не вышла замуж второй раз.
А Теодор был слишком поглощен своими переживаниями, чтобы разбираться в чувствах Эммы.
Эмма думала, что не сможет теперь смотреть мужу в глаза. Она боялась встречаться с ним, и едва не отказалась спуститься к обеду, но решила, что должна отвечать за свои поступки.
— Мадам, — осторожно поприветствовал ее Теодор, подвигая стул. Она склонила голову в ответ и дала знак подавать первое.
— Так каков будет ваш ответ? — спросил он, не сводя с нее настороженного взгляда. Эмма встретилась с ним взглядом: он еще сомневается? Что он будет делать, если вдруг окажется, что его унижение было напрасным?.. Судя по всему, Теодор явно ожидал от нее такой подлости, и это ранило ее.
— Я… У меня есть еще одно условие, — выговорила она. Черт! Черт!! Черт!!! Надо было сказать: «Я согласна», и все! Теодор зло уставился на нее, ожидая приговора.
— Вы не будете играть в карты, — выдавила Эмма. Она слышала, что для некоторых мужчин расстаться с игрой все равно что расстаться с жизнью, и очень надеялась, что к Теодору это не относится. Неожиданно Теодор широко улыбнулся, ошеломив Эмму. Напряжение, казалось, оставило его.
