ситуацию, и не вмешалась раньше, но я и не предполагала, что Сермилли сможет ударить ее так сильно.
Кимао поставил чайник на столешницу и посмотрел на Айрин.
— Ты испытываешь вину, потому что виновата. Это — твой проступок и тебе нести за него ответственность.
— Но ты осуждаешь!
— Это я попросил тебя, и это меня ты подвела. Не свою сестру, а меня. Наверное, я недооценил степень вашей с ней взаимной неприязни. Впредь я не повторю своей ошибки.
Айрин поднялась с места и подошла к нему, остановившись за спиной и кладя свою ладонь ему на плечо.
— Это ты меня прости.
Кимао обернулся и посмотрел на Айрин. Красивая она, все-таки. Но, не так, как раньше. Не до боли в груди, и не до дрожи в сердце. Холодная красота, надменная… Он хотел бы увидеть в ней движение, стремление, борьбу, наконец. Он желал бы прочесть искренность и настоящие чувства, что рвутся на волю и для которых предрассудки так мало значат. Но он глядел в лицо абсолютному умиротворению, и, впервые в жизни, это разочаровывало его.
Айрин потянулась и прикоснулась к его губам, обнимая за шею и притягивая к себе. Ему всегда нравился ее аромат. А губы? Он много раз представлял себе, как целует ее…
Страх… Животный страх… Мерзкий, с которым она продолжает бороться. Она слышит, как вырывается воздух из ее груди, и это принуждает ее двигаться быстрее. Нога срывается, и камни падают вниз. Она знает, что ей нельзя оборачиваться. Рука тянется вверх и соскакивает. Камни сыплются вниз, и она понимает, что уже падает вместе с ними…
Она лежит внизу. Как больно! Как же больно!!! Ее глаза смотрят на Айрин и образ сестры меркнет в свете белого Амира.
— Говорила же, что не сможешь! — смеется Айри.
Она не может ответить. Она не может вдохнуть.
— Отец будет в ярости, когда узнает об очередном твоем подвиге!
— Нет!!!
Кимао отстранился от Айрин и тут же отвернулся. Не это он ожидал испытать в столь ответственный момент.
— Что значит 'нет'?!
Кимао посмотрел на нее.
— Странно…
— Что происходит, Кимао? — не скрывая своего возмущения, произнесла Айрин.
— Тебе пора уходить. Завтра у всех нас тяжелый день.
Айрин схватила его за руку и зашипела:
— Что все это значит?!
— А ты не настолько безгрешна, как всегда хотела казаться, не так ли? — усмехнулся Кимао.
— О чем ты?
— Ты поспорила с ней, что она не сможет добраться до вершины по отвесной скале. А когда она упала у самого подножия, ты рассмеялась.
— Откуда ты…
— Сам не знаю. Видел ее сон и все.
— Мы были детьми!
— Возможно…
— Почему ты подумал о ней? Как ты мог читать ее, когда целовал меня?
— Так получилось.
— 'Так получилось'? Ты в своем уме, Кимао?
— Перестань, это — всего лишь поцелуй — ничего больше.
— 'Ничего больше'? Ты знаешь, зачем я сюда пришла! И не отрицай того факта, что ты меня хочешь!
Кимао посмотрел на нее исподлобья и покачал головой. Он не собирался с ней спать сегодня. Поцеловать — да, но не спать… 'Ты меня хочешь'. Он не мальчик, который обрадуется любой возможности запрыгнуть к ней в постель. Вчера спал с одной сестрой, а сегодня желает покувыркаться с другой… Он не опустится до этого… И она, как лицо, приближенное к нему и знающее его не один год, должна была понять… Если взглянуть правде в глаза, ей вообще не следовало приходить к нему сегодня. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра… не приходить до тех пор, пока он сам бы не позвал ее…
— Мне не понятны мотивы твоих поступков, — ответил Кимао. — Твоя сестра попала в рабство несколько дней назад. Теперь у нее сломано два ребра. Ты вообще знаешь, где она? Этот вопрос тебя интересует или тебе все-таки наплевать?
— Ты привез ее сюда? — удивленно произнесла Айрин.
— А куда я должен был ее отвезти? В гадюшник, в котором она живет? Или, может, я должен был бросить ее в госпитале? Действительно, пусть бы сама без гроша в кармане выбиралась оттуда…
— У нее полно денег! И она не несчастная девочка, которая не может о себе позаботиться!
— Она — твоя сестра, Айрин, и кому, как ни тебе, понимать, что одиночество — не лучший спутник попавшего в беду человека.
— Попрекаешь меня? Что ты знаешь о ней? Плевок в спину — вот ее благодарность. Она не скажет тебе 'спасибо' за этот твой жест доброй воли. Эта девочка не ответила ни на одно письмо отца за все пять лет, что провела в доме Сиа. О том, что она жива, папа узнавал из кратких сообщений чужого человека, которого даже ты не называешь 'отцом'. Вот ее благодарность! Это — ее любовь к тем, кому она обязана всем!
Кимао промолчал. Нечего ему было ответить на это. Однако, для такого поведения должны были быть причины. Какие? Вряд ли Айрин о них знает. Да и вряд ли бы сама Данфейт поделилась бы этим со своей сестрой.
Айрин развернулась и направилась к выходу. Дверь ее за спиной Кимао закрыл с облегчением. Почему он оправдывал поступки Данфейт? Зачем искал причины там, где причин могло и не быть? Какое мнение у него сложилось о девушке, которая стала для него матриати?
— Противоречивое, — буркнул себе под нос Кимао и принял решение отправиться спать.
Глава 10
Кимао проснулся с семь утра. Не смотря на ноющую боль в груди, которую он испытывал всю ночь, ему удалось выспаться. Дерева принял душ и спустился вниз, чтобы приготовить себе завтрак, когда увидел свою матриати, премило беседующую с Орайей.
— Не помню, чтобы я приглашал тебя к себе, — произнес Кимао, присаживаясь возле брата и перетаскивая с его тарелки кусок яичницы с беконом. — А ты когда успела выстирать свой костюм? — не без удивления произнес зрячий.
— Сегодня утром, — пробурчала девушка, пережевывая мясо.
— Мне показалось или мое появление действительно испортило тебе настроение?
— Показалось, — ответила Данфейт и, улыбнувшись, вновь обратилась к Орайе. — Так, что сказала Эрика, когда Бронан решил оставить ее в больнице?
— Она метнула в него стойку от капельницы, и зрячий едва успел увернуться.
Данфейт попыталась засмеяться, но вынуждена была быстро перестать дышать и схватиться за бок.
— Это тебе напоминание о собственной глупости, — съязвил Кимао.
— Это напоминание о том, что не все зрячие верны своим обещаниям…
— Уж, не сарказм ли это? — усмехнулся Кимао.
