Ольга Седакова в Журнальном зале 1997-2011

невежественных усилий последних лет разграничивать “истинно православное” и “неправославное”, быть может, только Владыка возвращается к привычным фундаментальным понятиям с мерой их “христианскости”, очень тонко и мягко обнаруживая следы универсального, отвлеченного, вообще “религиозного” или “платонического” субстрата в их значениях, как бы обращая эти значения лицом к Христу, как в случаях чуда, созерцания, о которых мы говорили, так и во многих других, о которых у нас нет возможности здесь говорить подробнее. Что происходит с ними после такого всматривания и “обращения”? Они становятся проще и теплее, они становятся неотделимее от первых требований — “сердца милующего”, “нищеты”, “верности”. Ни чуда, ни созерцания без всего этого не бывает — или же то, что бывает, это совсем иное чудо и иное созерцание.

В те годы, когда слова митрополита Антония и сам он появились перед московскими искателями православия, нельзя сказать, чтобы мы были готовы к такому повороту дела. Многие тогда думали, что все дело в знании: надо поскорее и поточнее узнать, как правильно все делать, сколько раз, как именно. На одной из встреч кто-то характерным образом спросил Владыку: “Сколько раз в день нужно читать “Отче наш”? И услышал — со ссылкой на кого-то из подвижников — что человек, один раз в жизни в самом деле призвавший Господа, уже не погибнет. Такая мера обескураживала. В самом деле — одно из главных слов Владыки — связано не только с его личной цельностью и радикальной серьезностью: это, несомненно, ответ современности с ее фундаментальным сомнением в том, что есть хоть что-нибудь в самом деле, что сама непосредственная реальность не совсем в самом деле. Это было так же неожиданно тогда, как теперь. Но тогда, быть может, все облегчалось тем, что люди приходили к вере вопреки внешним обстоятельствам, с определенным риском для себя, и мотивация была очень личной. Теперь же мотивация “возвращения к православию” явно другая: в большинстве случаев это “возвращение к корням”, “к вере предков” и т.п. Как среди этого воздуха звучит слово Владыки? Слово, напоминающее о том, что “корни” человека — в небесах и что сам он, постольку поскольку стал причастным Христу, имеет отношение к страданию всего мира (замечательный образец такого понимания “частной жизни” — беседа “Вечерняя молитва”, с. 949–950: в самой как будто частной, самой интимной молитве Владыка хочет видеть литургическую молитву Церкви “о всех”). Я начинала с того, как важно для Владыки личное место человека, как без говорения “от себя лично” все повисает в воздухе и не касается земли смысла — окончательный объем этого “себя лично” у “человека христианского” включает в себя небо и землю, поскольку внутри себя он находит то, что больше неба и земли, что может вместить все. Это небольшой комментарий к тому, что составители называют “антропологичностью” богословия митрополита Антония. Таким, вмещающим в себя весь мир, он видит человека.

Это слово родилось из опыта изгнания и утраты почвы и приняло на себя груз гонения на почти недоступной родине: слово, обращенное ко всему миру, если не единственный и первый, то во всяком случае, крайне редкостный опыт вселенского православия. Слово, современное и соразмерное трагедии ХХ века и его величию (о котором, среди разговоров о катастрофах, обычно забывают: этому величию, воплощенному в российских новых мучениках, посвящена книга английского богослова Доналда Никколла “Триумф духа в России” — Donald Nickoll “Triumphs of the Spirit in Russia”. London, 1997) . “Нам есть что сказать миру после нашего опыта”, сказал в одной из своих приходских проповедей в Лондоне Владыка. Его услышали в Англии, в Италии, во Франции, в других странах издавая многочисленные переводы его слов и находя в них для себя этот новый опыт. Есть ли теперь кому услышать это слово нового опыта у нас? Если оно не тронет современного православного человека в России, если оно вызовет только вполне предсказуемую вражду и обвинения в “протестантизме”, “западности” и в чем-нибудь еще вроде этого, дело наше печально.

Говоря о книге, я отвлекалась на воспоминания о встречах с ее “автором”. Но в действительности это и есть разговор о книге. Ведь владыка Антоний не писал этой книги. Он ее говорил (как правило, без подготовительных записей): говорил разным людям в разных обстоятельствах, и всегда просил обращать внимание на то, к кому обращена эта речь. Первое событие происходило там, между ним и его слушателями. Мне хотелось еще раз напомнить, что при всей силе и точности его слов, главное событие — событие личной встречи, которая состоит не только и не столько из слов, — остается все-таки за пределами текста. Фотографии и киносъемки тоже не заменят ее: во всей реальности она происходит лично с тем, на кого в этот момент смотрит Владыка.

Почти всеми письменными текстами и в этом томе, и в других изданиях мы обязаны Елене Львовне Майданович: это ее записи русских и иноязычных бесед, ее переводы с трех языков, на которых произносил эти слова митрополит Антоний, ее дар передавать устную речь так, что почти физически слышишь живую интонацию Владыки, ее подвижнический издательский труд (все издания последних лет, указанные в библиографии, осуществлены ею). В составлении и комментировании тома — мысль и редкостная эрудиция Анны Ильиничны Шмаиной-Великановой, духовной дочери владыки Антония. Это издание — их дар российскому читателю и нашей Церкви.

Примечания.

1 Последняя формула напоминает слова раннего биографа св. Франциска Ассизского: “Он не молился, но сам был молитвой”. Франциск, далеко на самый близкий митрополиту Антонию святой (в автобиографических заметках Владыка говорит о своей неприязни к итальянской стихии), вспоминается и в связи с темой вежливости, о которой речь шла выше: вежливость, учтивость была для умбрийского “беднячка” такой важной вещью, что самый грех он определял как “невежливость по отношению к Творцу”, “грубость по отношению к творению”.

2 В ответ на эту весьма распространенную среди современных православных позицию еп. Иларион приводит слова прот. Георгия Флоровского и еп. Диоклийского Каллиста: “Говорить, что Святых Отцов уже не может быть (в других случаях говорят, что не может быть настоящей духовной музыки, иконописи, поэзии. — О.С.), значит утверждать, что Святой Дух покинул Церковь” (с.15). Такое “смирение” оказывается тяжелейшей хулой и бунтом!

Ольга СЕДАКОВА — родилась в 1949 г. в Москве. Окончила филологический факультет МГУ и аспирантуру Института славяноведения. Кандидат филологических наук. Автор многих книг, в том числе и поэтических сборников, собрания сочинений в 2-х тт. и тома избранного “Путешествие волхвов”.

Source URL: http://magazines.russ.ru/continent/2003/115/sedak.html

* * *

Журнальный зал | Континент, 2003 N116 | Ольга СЕДАКОВА

Ольга СЕДАКОВА — родилась в 1949 г. в Москве. Окончила филологический факультет МГУ и аспирантуру Института славяноведения. Кандидат филологических наук. Автор многих книг, в том числе поэтических сборников, собрания сочинений в 2-х тт. и тома избранного “Путешествие волхвов”.

Из цикла “Начало книги”^*

Колыбельная