Общее настроение притянуло соседку с этим вечным российским взглядом: где же справедливость? Сейчас это означало: почему сели без меня? Она стояла на пороге, властно сжимая в руках самострочную сумку, а под мышкой — папку.
— Ты там, в Перми, Марфа Захаровна, с моей разминулась, что ли? — встретил ее Аверкий вопросом. — Она ведь глаза выставила, к дочери полетела.
— Твоя-то дочь умная, — запела Марфа, — в Перми, а моя-то дура вышла замуж в Севастополь… Вот возьмите шаньги, ешьте, пока горячие…
— Ну и как — таможенники большие взятки берут? — светски спросил Аверкий.
— Вот у меня ничего не просили на таможне, только офицер-украинец, молодой такой, говорит: “Посмотрите мне в глаза”. Ну, съездила, везде была, в усыпальнице адмиралов была. Такая хорошая усыпальница!
— Не уговаривайте, все равно не ляжем, — уперся тут Тимуров.
Вокруг него встала вдруг скорлупа тишины. Почувствовав свою выдавленность из веселья, он гусаром подскочил к гостье и помог раздеться. От неожиданности она разверзла улыбку до прекрасных десен и зубов:
— Осторожнее с папкой, здесь подарочек нашей умывакинской звезде.
Выпив стопочку, Марфа Захаровна придавила всех предупреждением:
— Ведь последние капли утекают!
— Не каркай! — ласково сказал Аверкий. — У меня не скажу где бутыль самогоночки на двенадцати травах — из могилы поднимет!.. А ты в Перми к своим заехала? Гена мне обещал скачать Гауди.
— Антошу-то? Да, скачал и напечатал. На трезвую голову оценишь. Я вот что хотела, да, донести до вас до всех: последние капли нашего уральского застолья! Расскажу сейчас про свою внучку. Студентка в пермском педагогическом, в меня, значит, пошла. И на практике была. Решила в осенний поход вести пятиклассников. Ну, вы понимаете, золотая осень, курлы-мурлы…
— А я хочу вот здесь по стеночке пустить журавлей, вроде они из кирпичей. — Аверкий вскочил и, загребая горбом-крылом, подбежал к храмику на комоде, стал карандашиком с лету набрасывать птичек.
— Да видел я в Смоленске таких птичек на храме… — начал Тимуров.
Марфа погрозила ему огурцом:
— И это не спасет! Внучка моя, умница, в общежитии живет, а все-таки печенья напекла для похода. Так что, думаете, было?
— Детки водку принесли в лес, — предположил Беловодин (по нему уже вместе с блаженством разливался цвет жизни: хорошо бы храм за собой загрести, как-то кожей помыслил он).
— Хуже! Паразиты — по кустам спрятались жрать свои бутерброды с икрой. Каждому мать сказала: ешь один.
Эта картина прилетела и как сеть была наброшена на всех, а самогон на двенадцати травах — когда он пришел в компанию, никто не заметил — раскрасил все в осенние цвета. Бутерброды с черной и красной икрой запылали, бросая виртуальный отсвет на лица. И багрец и золото тут как тут: протиснулись из прошедшей осени.
Вдруг все встряхнулись, потому что Тимуров вскрикнул:
— Рептилии какие-то, а не детки! А впрочем… лучше, чем советская дружба. Там каждый угощал каждого, а потом все доносят друг на друга.
— Ты что, против коллективизма? — привстала Марфа Захаровна. — Это же святое.
К ее возмущению, Тимуров не шарахнулся от огромных слов, а пожал широкими плечами:
— А никакой соборности и не было.
Во рту у Марфы проросла горькая полынь.
— Плесните, — пораженно сказала она.
— Когда сколачивали колхозы, — пронзил всех своими доводами Тимуров, — одну часть деревни натравливали на другую!
Аверкий отошел к своему храмику и протер два слюдяных оконца от какой-то невидимой пыли. В эти моменты это был не он с ручищами, разбитыми работой, — это было тонкое седое дуновение. Затем он поправил на этажерке папки с фотографиями — там копились копии храмов из разных газет и журналов. Рядом — несколько книжек по архитектуре.
— Да, — задумчиво поддержал он Тимурова. — Коммунисты бы не раскололи нас, дураков, если бы была крестьянская спайка… Или вот возьмем мой храмик. Одни приезжают и требуют китайскую сторону с комода выбросить, а другие — чтоб я все сжег, кроме православной части! Правда, был краеведческий музей из Перми! Хотели купить: говорят, я единственный в области додумался до всемирной церкви.
— Видите вон там ленту на рябине? — вступила тут Марфа наша Захаровна. — Молодожены приезжали в сентябре из района. Да еще сквозь стекло поклонились твоему храмику. А ты тогда по рыжики ушел.
Аверкий все понял и полез в подпол за рыжиками.
Вдруг очнулся и заговорил сомлевший после первой рюмки шофер:
— Какая там соборность-фуёрность! Искал я помощника вытащить забуксовавший “мерс”! Никто бесплатно не помогает.
Тимуров клонился, клонился, хотел себя выпрямить очередной стопкой, выпил, там она, видимо, что-то перевесила, и он с грохотом упал в горшок с фиолетовой крапивкой. Простонал из крапивки: мол, вечером золотая свадьба у тестя с тещей — такое дело политическое никак нельзя было пропустить.
