Ее сын
Я поставил стул, а ты сиди, мама, читай. Ладно? Так, на стул встану, и как будто ты пришла в парикмахерскую, ладно? Волосы постричь – чик-чик. Вас покороче? А ты сиди, мама, читай. С тобой хорошо играть, потому что ты терпишь. Постригу вровночку, вот так. Теперь что? Освежить? Духи пахнут листиками деревьев. Это нерусские? Русские не такие вкусные. А я уже забыл французские слова. Шерше ля ви? Нет? Все равно здесь нет французской школы, как там, у нас. Я пойду в простую школу... Щеки кремом. Дай губы. Ты сиди, я не собираюсь тебе мешать. Ты такая красавица в парикмахерской! Ой, крем убежал. Тебе бы сейчас белое платье и свадьбенную панамку, тогда все на тебе захотят пожениться. Бантики завяжу. Да, я умею бантики завязывать. Конечно, все захотят, а ты им скажи: один раз все-таки женятся, ищите сами себе такую женщину. Я скажу им: у нас уже есть папа, он с нами занимается, отвожает в садик. Отваживал... отводил! Маму слушает, мама скажет: “Пойди умойся”, он пойдет умоется. Ходит с нами на прогулку с велосипедом. Когда? Ну, особенно, конечно, с тобой ходим, мама... Ты у нас тоже хорошая. И папа. Чем? Тем, что ему захотелось исправиться, и он извинился. Ты сиди, как будто бы я приготовил тебя для поездки. А вдруг ты приедешь, а там другая мама. А у нее платье дырявое, башмаки рваные, волосы непричесанные, а сама злая, страшная, толстая, и от нее пахнет запахом. И ты скажешь: это нехорошая мама. Мы ее любить не будем. Мы любим свою маму, потому что она наша. И папа скажет: я буду тебе помогать. Всем мужчинам скажем: “Берите себе другую, у которой башмаки рваные, и сами покупайте ей белое платье и свадьбенную панамку”. А мы будем жить с мамой и с папой, потому что он с нами разговаривает. А то бабушка кричит, мама молчит, а прабабушка ворчит. А Димка Тутынин убил камнем цыпленка. Сначала убил, а потом встал на него. Я хотел его столкнуть, а он говорит: “Иди, откуда приехали”. Я ему сказал: “Ага, это не твой шар земли!” Потому что мы с папой занимались по карте. С папой счастье, потому что он с нами занимается, а у Тутыниных папа милиционер, и Димка одно слово только знает: “Мой папа вас всех вот!” – и показывает пальцами решетку. А мой папа их папу может... может... на облако закинуть. Нет, такие великаны только в сказках бывают, в них все бывает, сказка все своим умом может придумать. Мама, ты меня слышишь? Нет? Ну, ты сиди, читай, я не буду тебе мешать, только на ногах еще накрашу ногти. Дай первую ногу, а теперь – вторую...
Ее бабушка
Что за куры – везде лезут, падины, Тутынины-то их сварят опять под видом того, что на ихних грядках гребутся. Вот и расплаживай скота!.. Пора мне в могилевскую губернию... Корми ты ребят-то! Нарви огурцов. Опять он побежал в огород – паршивый петух? Куда ты, тварина! Надо его зашибать, проклятого.
Вон картошку я сварила, вылупи ее, покорми их как следует, чего сидишь! Ну и что выходной – не убегут твои книжки-те. Ты когда их кормила, утром еще. В магазин сходи, раз конфетошные они у тебя уродились. Их порода, их порода! А ты-то тут же была! Чего так неналюбишь их породу? Когда бы невлюбе просватана была, а то сама его нашла где-ко там. Я увидала когда: во бородище! Жеребище! Не жалеючи уж материал – от заведено – Бог не пожалел на него. Опевал он тебя песнями.
Иди сюда, балбеско ты мой, смиреныш мой! Хочешь есть? Сходи ты в магазин, купи конфет, корми ребят. И яиц купи. Свои опять несутся где-ко у Тутыниных в сарайке. Вылуплено врагов-то, а этот только в огород – отсеку голову, сварю. Да купи игрушки там, машину-то эта бабушка им брала, он уж расклал. Та-то бабушка ничего не бирала внукам – ничем уж себя не изубытят.
Ты что – так ходила? Да ты погляди на себя: бантик на бантике сидит и бантиком погоняет. Люди-то шарахались от тебя, нет? Кто тебе их навязал, ребята?
Да ты в зеркало-то хоть глядишь, нет? Мне и на ум не выпадало, что можно так потерять тело. А какая ты была – кругом глаза! – шибко бойка. Не гонись за книгами, а гонись за ребятами. Раньше за книжками-то не гнались. Мне приснился этот, из книжки, с бакенбардами – кто? Почему Пушкин? Пушкин-то вояка, что ли, был? Это Карл Маркс – вспомнила. Приходит и зовет на собрание. Я спросила: “Ты кто такой?” А он говорит: “Карл Маркс”. Кто же он такой? Да ясно, что звал меня, наверно, в могилевскую губернию. Пора костям на место, живу восемьдесят девятый годочек, чужие уж года это... Вот и тку, нынче холста нет, пусть мой гроб на половиках вынесут.
Корми их, тебе говорят! Не гонись за работой, гонись за ребятами. Раньше так: чуть заболел – его в баню, все было приловчено как-то. Я маленькие венички для ребят навязывала. Гладенький лист выбирали, сам к телу прилипал. Пропреешь в баньке, веником-то назбачивашься, так только здышут крылья-те.
А здесь ни веников, ниче, где побаньковаться. Уеду к старшему сыну опять, уеду! Ты письмо напиши ему – пусть приедет за мной. Купи ему рубашки-то, эти малы, я их на половики пущу.
Надо куриц кормить, а петух где? Зашиби ты его! Чего в телевизор смотришь? Корми ребят, а не про китайцев слушай, я их видела, они шелковье к нам на базар, в Отняшку, привозили. Сами-то косы долгие носят. Как когда то ли с французом воевали, то ли в первую германскую. Да, как же: и с французом помню, песню даже знаю, вот забыла начало – как он с Москвой подрался.
Сам себя избеспокоил, забирал в Москве иконы,
Погружал в свои вагоны – р
Он р
Пошел отсюда, скрипучее дерево – что за петух? Зарублю я твоего нелюба, тьфу, петуха. Мешаюсь умом – есть же счастливые люди, вовремя помирают. Пойду ткать. Ишь, близкослезая какая стала, без мужика-то года не прожила, а я с восьмерыми осталась, когда хозяина елкой по голове, и он умер от излияния. Елка- то, она не спрашивает, есть семья, нет – ударила, и все.
Елка не спрашивает, есть семья или нет. Ударит – и все.
ДОРОГИЕ ГОСТИ
Мурка села на гостя Володю. “Она пришла на меня полинять”, – сказал он.
– Уди, – говорю я кошке.
Напившись пирацетама и цинаризина, я уже – как Брежнев – говорю через звук в слове. А завтра придут в гости московские писатели, а муж на работе до восьми! Дорогие такие гости: лучшие писатели! Как их принять, не знаю – нет здоровья-то. И зову Володю прийти – с шести до восьми помочь мне их принять.
– Таблетки кончились, – добавляет муж. – От реальности. Мы раньше гостям их давали, чтоб нашу реальность скрыть, но вот закончились... Чай крепкий, может, прикроет нашу реальность немного флером восторженности, а если не подействует, то придется им видеть все, как есть... во всей неприглядности...
