– Да ладно, реальность пусть... – махнула я рукой. – Вон по ТВ показали Иртеньева, а перед лицом его муха пролетала несколько раз. Сейчас век реализма... Кстати, с писателями будет этот знаменитый критик, защитник и теоретик реализма, современный Белинский, так сказать. Из “ЛГ”.
– Так, я должен играть роль мужа. И обнимать Нину можно, да? – Володя примерял ситуацию. – Можно обнимать?!
Дочери сразу добавляют:
– У нас папа не только обнимает маму, он зарплату приносит!
– Еще он каждый день делает нам массаж ног!
– Он стирает с тех пор, как мама заболела...
Гость Володя театрально представил ситуацию: одной рукой отдал зарплату, другой стирает, третьей – делает массаж, а сам все время спрашивает: “Скоро ли восемь часов?!” Гости-москвичи очень удивятся: зачем ему восемь часов, почему он так любит восемь часов...
– И вот в восемь я уже приду! – мой муж гарантирует, что мучиться Володе придется только до восьми.
– А тебя спросят: кто такой? Муж? Но муж уже здесь.
– Так, значит – ты муж Нины, а я кто? – значит, Володя. Еду к жене... Как, к какой – к Марине! К твоей. Что – не нужно? Хорошо, остаюсь...
В общем, договорились. Девочки с утра вычистили чайник до блеска и вымыли все, что можно вымыть. Но я не учла, что гости придут с едой и вином – не раздвинула стол. Думала: чаем напою, и все. В помощь Володе пригласила еще Сережу (он был накануне тоже в гостях). Так, подстраховавшись, как мне казалось, основательно, я днем писала, потом шесть картин еще пальцем намазала, потому что Сережа как раз накануне краски принес в подарок, а я уже давно была без – наскучалась!
И вот звонок: два писателя, один критик, с ними зав. кафедрой литературы нашего университета и еще один пермский критик из “Вечерки”. Ну, и с моей стороны: Володя и Сережа. Стол явно нужно раздвигать. А только раздвинули: оттуда пошли тараканы – аж двенадцать особей, все женского пола, т. е. с контейнером яиц... Боже мой! Как все закричали: “Тараканы, тараканы!” Что мне делать? Говорю:
– Всюду жизнь. Чего вы так кричите, это тараканам нужно кричать! Вы их пожалейте, представьте: нас бы сейчас вдруг выгнали с насиженного места.
И стала я срочно в сознании гостей закрывать то место, где отпечатались тараканы: дарить в большом количестве картины свои! Какие понравятся – те и дарю! Лишь бы закрыть яркими красками тараканов...
А ведь перед приходом гостей я трижды прочла “ПАРАКЛИСИС” Божьей Матери, чтобы все прошло хорошо... Значит, плохо прочла, торопливо...
– Нина, ты точно подарила мне эти цветы? – спросил пермский критик. – О, они будут мне освещать утро! Я бреюсь перед работой, а они – освещают...
– А вот я написала: “Стефаний Пермский заглядывает в окна галереи, вопрошая, когда же отдадут верующим храм”. Он в самом деле... его они видят, правда, Запольских говорит, что пить меньше надо работникам картинной галереи.
Только нарезали рыбу и открыли консервы с лососем, только запах хорошей колбасы и еще более хорошего сыра разошелся волнами по комнате, как Мурка прыгнула на колени московскому гостю. Он дал ей и рыбы, и колбасы, и сыра. Мурка была очень довольна гостями! А я была недовольна, что призванные на помощь Володя и Сережа молчат. Выпили, молчат. Поели. Молчат. Начинаю сама развлекать гостей: рассказываю страшную историю, что меня чуть не убила накануне...
– И тут со мной случилось самое страшное, что может случиться с человеком!
Все перестали даже жевать. Что они подумали?! Я срочно проясняю:
– Я совершенно, напрочь ЗАБЫЛА, ЧТО ЕСТЬ БОГ!!!
Все облегченно вздохнули и снова заработали вилки. Зазвенели рюмки... Защелкали фотоаппараты (гостей).
И тут пришел муж! Он в запасе имеет много способов развлекать гостей. Первый: прочесть страницу моих ежедневных записей. Уморительно выделяет голосом все сокращения: “и пр.”, “и т. д.”. Все лежали. Потом критик, современный Белинский, завел разговор о положительном герое, мой муж и Володя, сидящие за разными концами стола, все на пальцах сообщали друг другу, в какой степени они сейчас положительные (то плюс, то муж хотел два показать – двумя пальцами перекрыл один палец другой руки, но вышел крест, тогда он решил четыре плюса сделать, но вышла решетка, буквально тюремная... все визжали).
– Нина, так ты мне точно подарила эти цветы! Они будут освещать мне каждое мое утро!.. – повторял пермский критик, и его милые реплики были чудесной прокладкой между сверхинтеллектуальными фразами гостей из Москвы. (Без его реплик могло быть невыносимо высоко по накалу интеллекта!)
Мурка мурлыкала на диване: она была больше всех довольна приездом москвичей, на ее умном лице читалось следующее (буквально): “Как бы и впредь так развивалась русская литература, чтобы москвичи чаще приезжали и давали мне сыра и колбаски!”
Я демонстративно ничего не записывала за гостями, потому что сами писатели – сами свои реплики используют. За мужем только записала одну фразу про неудачное слово “интернет” – в нем “нет”, значит... нет!
– Дайте, Нина, вашу повесть, которую не можете пристроить, – в “Москву” отдам! – сказал писатель В., с которым мы с девяносто седьмого года заочно знакомы (вместе тогда напечатались в “Октябре” в качестве молодых авторов).
А я видела накануне сон, что мы на телеге с мужем везем эту повесть. Слава сбоку идет от лошади, держит за поводья, а я сзади плетусь. Повесть лежит в папке, как покойник... в телеге, значит. Мы приходим в “Знамя”, там сделан почему-то евроремонт, совсем не та обстановка, что была ранее. И в коридоре сидит Чупринин, берет повесть, листанул и положил в ящик. (В долгий ящик?) В общем, я уже по
