Все начали тут же уверять Монику: да-да, конечно, сон — это такие силы, которые притягивают “завтра”... Все знали, что Моника плохо спит.
Когда проходили мимо универсама, Баранов прикинул: завтра, в случае чего, если пошлют — беспочвенная надежда никогда в нем не умирала. Если пошлют гонца...
Марта шла с острой надеждой: завтра она снова увидит Васю в неожиданной роли. Сегодня он взял Монику на руки и сказал: “Барышня, вы нам нарисуйте свою маму, а мы ее приклеим на самое видное место в газете”. От неожиданного бархата этого голоса Марте показалось, что у нее внутри уже завелась своя Моника.
Софья шла со злобной энергией, форсируя все лужи на пути. Ей не нравился последний лист в газете, посвященный молодоженам:
Надо терпеть, что поделаешь, а то прослывешь человеком без юмора.
Сергейчук, Кондеева, Расим и Брусникин, самые легкие элементы компании, катились, как рассыпанное разноцветное драже. С дурной романтикой они голосили: “В последний троллейбус сажусь на ходу...” Так и тянуло бросить родных и близких, махнуть куда-то на стройку, чтобы воздвигнуть ряд голубых городов. Среди раскисших просторов Вязин вдруг начал серьезный разговор с женой:
— Вот что! Чтобы заработать деньги на кооператив, я сейчас завербуюсь...
— Куда? — со злобой спросила Софья.
— На рыбные промыслы Дальнего Востока.
— А для чего ты женился на мне? Лучше б тогда я за Баранова...
— Так я буду деньги присылать.
— Деньги вместо мужа — держите меня! — закричала Софья. — А Серафима что подумает? Зачем ты к ней в аспирантуру-то поступил?
— Уже пять минут первого, это была первоапрельская шутка. — Влад показал часы.
Но Софью уже не обмануть: износились, истончились под ней те небеса, на которые она поднялась в браке. И она полетела, оглашая округу характеристиками мужа. Одновременно она шла походкой Серафимы Макаровны, как будто все время в гору.
Вася Помпи вдруг решил, что ощущает всю поверхность города, как свою кожу. А впереди, за Слудской площадью, стылое тело Камы.
Отвернув носы, все быстро прошли мимо заброшенной Феодосьевской церкви, которая отчаянно жаловалась, что ее красоты превращены в дракона с тремя головами (так без крестов выглядели маковки). Почему же ее до конца не порушили, думал Вася, это было бы гуманнее, чем стоять обгаженному храму посреди города и быть приютом бичей. Может, здесь что-то специально-воспитательное задумано? Вот, поход в первый отдел как-то продрал мозги освежающим сквозняком, и теперь многое стало заметнее, некоторые слепые пятна во взгляде отпали.
Брусникин оглянулся: где же его Лида. А она, крупно выгребая ногами, так же как и Софья, шла с другой стороны с Пашей Суровцевым.
В 1998 году Паша Суровцев, уже автор нескольких книг о гонимых после революции пермских иереях, приехал в Белогорский монастырь на чтения “Женщина в православии”. В этот день, крупно и истово шагая, к монастырю приближался крестный ход. И была у всех такая походка, как будто бы шло триста Серафим!
* * *
Все ушли, а разговор остался.
“Этот Баранов со своим талантом уже задолбал нас. Мы не будем терпеть, что он самых красивых под себя подгребает”. — “Ха-ха-ха, да он пропил все, давно импотент, физический и творческий”.
Алексей думал: ничего себе — стена-то пропускает звуки! Не замечал до сих пор. Ну, послушаем, интересно о себе со стороны узнать. Только вот что-то сердце трепещет, а пот прямо заливает глаза, выедая. Чифирку бы сейчас! Да и броситься к картону и пещрить его, пещрить карандашами, доказать им сейчас, этим соседям, что я не кончился! А они, соседи, вдруг резко изменили разговор: “Это из-за него, Баранова, меня в КГБ вызывали”.
— Кабачковой икрой хорошо бензобак заправить сейчас!
— Пора бы его, падлу, выбросить в окошко.
Баранов даже не находит слов! Какие!.. Ведь они же спокойные там жили всегда, историки. А оказывается, эти... сейчас я их разнесу! Он кинулся, а комната соседей встретила его прямодушной пустотой. Дверь была не заперта на ключ и отлетела от легкого толчка. Может, вышли курить? Или сбежали, струсили? Вот как быстро они выбежали!..
На кухню! Баранов решил: соседи там. Курят. Лишь бы отогнать от себя догадку, что голоса раздавались в голове. Это хуже всего! Пусть лучше на самом деле все вокруг говорят, какой он гадкий пьяница... Но на кухне были только кастрюли. Алексей открыл кран, чтобы пот смыть, а вода мучительно потянулась через тесное медное горло, забормотала:
— Не лей меня! Не лей мня!
Надо коменданту сказать: пусть починит, если воде тесно, больно, может быть. Мало ли что она там говорит не лить, вода-то нужна всем! Пусть починят водопровод... трубки эти.
