Затем средняя дочь вошла с сыном, мужем и свекровью, то есть нашей любимой сватьей.
Лана тотчас принялась резать овощи на салат, поводя знатными плечами.
— Такой приступ астмы вчера у сына был — начала она рассказывать.
— Ой, я знаю новое средство от астмы! — вскричала Лена. — Берешь килограмм цветков белой сирени...
— Ну уж нет, — взмахом ножа остановила ее Лана. — Нам сейчас нужны приступы астмы. Чтобы от армии откосить.
В это время как раз и вернулась из университета наша Агния.
— Почему мне так мало задавали вопросов? — спросила она.
Повисла тишина. Мы со страхом спросили:
— Ты защитилась по Николаю Васильевичу?
— Да, четверка. Но почему они не задавали вопросов? Я всю ночь не спала, приготовила сорок ответов.
В это время под симфонию мобильных телефонов поднялась наша валюта — настроение.
Когда эсэмэски были прочитаны, все, кто накопился к этому моменту в квартире — мы, дети, внуки, зятья, одна сватья и друзья, — заплясали и запели:
В самозабвенном семейном танце мы с треском сошлись лбами!
Посыпались разноцветные искры, и в их свете стали видны:
Софья Минина, волшебно скачущая в юбке с зебрами одновременно и здесь, и в Москве,
Наталья Горбаневская в фартуке, выплясывающая одной ногой в Перми, другой в Париже возле плиты,
Аркадий Бурштейн выглянул из города Цорана, что в земле Израильской, посмотреть, что за шум с Урала, и не удержался — тоже оглушительно свистнул и заплясал.
Не вставая с дивана, плавно покачивались на пышных ягодицах две подруги, Лана и Лена, каждая со своим счастьем: одна беззубая, но с мужем, другая без мужа, но с зубами.
И даже коммунальный сосед выпал из своей комнаты, гремя квадратными плечами и подхватил хмельным голосом:
— Аааааааааааа! Никто меня не любит! Водка с неба не падает!
Примерно мы знаем, кого надо жалеть. Всех.
* * *
Журнальный зал | Новый Журнал, 2006 N242 | Нина Горланова
Он уже подъезжал к Перми, но мы не знали об этом, хотя знаки были, которые я разглядела задним числом: так, дочь вдруг спросила, кто такой миссионер, и мы рассказали про свет, который он несет, например, отсталым племенам Африки, про Швейцера, конечно, который построил больницу в джунглях, а сын уже придумал лозунг для первомайской демонстрации: «За наше нитратное детство – спасибо, родная страна!», и щит с ним стоял на лестничной площадке, и я исключительно удачно купила девочкам новые кисточки, правда, совсем бедные – дух облысения уже витал над ними, но самое главное – мы ходили по магазинам (в школе дали материальную помощь) и вдруг напали на шампунь, правда, красящий, но все равно – моющий, каштановый колер, то есть всей семьей мы сделались рыжими, но все равно, мы на это были согласны, потому что вши хуже, вроде тоже божья тварь – вошь, но почему-то ее не хочется заиметь...
В тот день мой муж с другом обсуждали, какого погребения будут достойны ботинки Володи – он на них уже молится, каждый день боясь, что с работы до дому они не дотянут, но они всегда дотягивают, а ведь пермского производства, может быть – молебен отслужить, предложила я, но опять же неизвестно, какого они вероисповедания, стали уже, как плетенки, сплошная вентиляция, несмотря на мех внутри, загадка: «Мех и вентиляция – что это? Ботинки Володи». Муж: мол, нужно огненное погребение устроить – сжечь, это благородно, а пепел в мешочек и носить на груди, чтобы он стучал в сердце, но Володю мучает вопрос, даст ли это им успокоение? Чтобы вещь переправить на тот свет, ее нужно сломать, так считали первобытные люди, значит, ботинки попадут прямиком в рай, но тут же оба мужика задумались: вдруг левый ботинок – марксист, при слове «марксист» Володя зачем-то делает руками квадрат вокруг головы, чертит его так в воздухе, мне это кажется особенно подходящим для пьесы или сценария, кинематографично выглядит – рисовать квадрат вокруг головы при упоминании марксиста, но как это воспримет американец? Нам вчера Боря сказал, что придет с американцем, да что об этом думать, американец увидит наш сломанный унитаз, упадет в обморок, вызовем «скорую», и его увезут. Сын вдруг кричит нам из детской: «Я покажу американцу наш советский компьютер, он упадет в обморок, вызовем «скорую», и его увезут». Мужики уже было начали служить мессу (ботинкам), бряцая высоким слогом, как Володя вдруг спросил: «А кто такой Боря?» – Это неомарксист, из неформалов, наш новый друг марксист! (квадрат руками вокруг головы), да и марксизм был бы, может, хорош, если б не отгораживался от других учений, а находился бы с ними в каком-то кровообращении, Нина с ним где-то в народном фронте подружилась, и как он ни увезет ее рассказы, чтобы передать за рубеж, все оказывается, что они попадают в руки стукачу, не слушай его, Володя, он просто меня ревнует к Боре, и тут звонок в дверь, входит Боря (я уже не могу называть его имя без мысленного квадрата вокруг головы), а с ним американец, который к тому же негр! Знакомьтесь, Гарри, а это Нина, Гарри при этом высок, красив и свеж, как ананас, а я – рыжая от шампуня, и вся семья моя – рыжая от шампуня, но в меня с детства вбивали, что белый ест ананас спелый, а черный – гнилью моченый, кстати, у нас сейчас продают свежемороженые ананасы, вкусом похожие на мороженую картошку, но для моей семьи и они не по карману, в общем, пока Гарри раздевается, в моей груди зреет тон разнузданного восхищения – так я подсознательно думала продемонстрировать, что отношусь к нему, как к равному, пока в замешательстве делала комплименты Боре и его загару: куда он ездил, где успел так прекрасно загореть, потом еще раз о том, как он божественно выглядит, чудесно, о, южный загар, куда же Боря ездил? Муж: «Если ты еще раз скажешь это, Боря снова уедет туда и больше не вернется – я буду частями его тебе оттуда присылать, сначала более загорелые части, а потом – менее». Американец сел и от смеха рассыпался грудой, значит, он так свободно понимает русский язык, этот
