Шилозадый Костя принес букет огромных роз — победительный такой! Не знали, куда его поставить.
— Квартирка-то у вас тесна по-прежнему, а друзей все больше! Как мы рассядемся, каторжное дело!
— Юля, не волнуйся! Теснее круг друзей! — Ольгуша пригласила всех к столу.
— А мы нынче новую квартиру купили...
Ну, что ж, пусть Юля хвастается, — думал Гамлет, прижимая локоть жены, чтоб молчала. Богатство — это тоже способ быть значительными.
В это время еще ввалилась толпа гостей: Елизавета с мужем, Витя с растерянной улыбкой и охранник Тимофей с бутылкой “Мартини”. “Ко мне пришли. Я существую!” Гамлет оглядел всю компанию, которая образовалась, чтобы помочь друг другу почувствовать, что они есть! И дать другим кусочки сил почувствовать это же самое.
Агрессивно-помогающая Любочка на пол смахнула торт, стоящий на табуретке в кухне, и предложила Тимофею место рядом с собой. “Любить саморастворяюще”, — пронеслось в голове Гамлета.
Катя взяла слово для первого тоста, когда она успела так ярко накрасить губы, думал Гамлет, кажется: они сейчас улетят. Это мешало слушать, но пару строк про себя он уловил.
“...и долго будет тем любезен он народу,
что улучшал уральскую природу…”
— Такое вино надо по молекуле цедить, — воскликнул Гамлет. — Жаль, что горло у нас слишком широкое!
Ольгуша поведала гостям: сегодня брала кастрюлю из холодильника — оттуда выпало сердечко из картона, на нем надпись: “С серебряной свадьбой!” Доченьки написали.
— Ты нам зубы не заговаривай! — агрессивно погрозила вилкой Любочка. — Горько!
“Неужели нам будет горько, — думал Гамлет. — Один глаз у Любонки опять горит лаской, а второй — тоской”. Он припал губами к губам жены.
“...раскупоривать дни... с тобой... всегда!” — в голове у Ольгуши писалось то, что не может видеть видеокамера Рауфа.
— Вино такое мягкое, словно изнутри деликатно постучалось и спросило: “Можно ли вступить с вами во взаимодействие?” — тихо сказала Инна.
— Тебе можно только три глоточка, дочка!
— Мама, я знаю... Галина Дорофеевна, салат берите!
Частицы салата, сбежавшиеся в глубокой зеленой посудине, властно намекали шумящим вокруг гостям брать с них пример: показывать из себя самое наспевшее, сокровенное.
Ольгуша призвала выпить за то, что все вместе “мы были лучше, чем по отдельности, как эти овощи в салате!”.
— Умом Ольгушу не понять, аршином общим не измерить!..
“Расслабились — пошлость полезла”, — читалось на лице поэта Ерофея.
— Товарищ зав. штопором, откройте и эту бутылку!
— Я осязаю бутылку двумя руками уже, когда наливаю, — бормотал Игнат. — Мама, не беспокойся, шутка. Вон грачи прилетели!
Это из коридора маячила Кирюта в новомодной шапочке с бантиком-хвостиком сзади и околышком- клювом спереди. Такие шапочки назывались “Грачи прилетели”. Кирюту посадили на тумбочку, убрав телефон.
— Игнат, ты помнишь, как ты шнурки зубами развязал — в детсаду у девочки любимой?
— Кирюта, ты хоть знаешь, сколько таких шнурков ждет его впереди? — Гамлет чокнулся с нею. — Пребудем!
— Пребудем с вами!
— Тост! Гамлет, ждем от тебя... настоящий тост где?
— За то, чтоб мы давали людям больше, чем брали!
— Хорошо! А спектакль?
— Спектакль! Спектакль! — зашумели неконтролируемые гости, привыкшие к сценкам, которые сочиняли и разыгрывали три сестры, три дочери Гамлета (не путать с королем Лиром!).
Появилась Лида, семь диагнозов, переодетая в Станиславского.
— Не верю! Не верю, что вы прожили четверть века вместе! Не верю, что вырастили четверых детей! Это не ваши дети — понятно: с улицы их затащили. Плохо они играют ваших детей. Признавайтесь, чьи вы дети!
Один поэт Ерофей не смотрел спектакль, а работал вилкой в стиле русского экскаватора. Хуже Штыкова, думал Гамлет, тот хоть раз в жизни что-то приятное соизволил сказать.
— Не верю, что это ваши дети! Сколько вы заплатили статистам? Не верю, что у Ольгуши нет седых волос!..
— Ой, я вам сейчас жаркое принесу! — всполошилась Ольгуша.
— Назревает страшный конфликт хорошего с лучшим — будет еще жаркое!
